Рой

– На Юго-Западной живут не собаки, – упрямо сказал Геб. – Как можно сравнивать колонистов с животными?

– Ты не услышал меня, – покачал головой Блитц. – И поэтому пораженческие вещи говоришь, страшные. А, если продолжишь, к выводам придешь ужасным. Я ведь тебя насквозь сейчас вижу. Тебе взбрело в голову, что по сути мы с юго-западными неразличимы. Но это ложный посыл, заблуждение! Ты пойми, сынок, почему я с тобой битый час из пустого в порожнее изливаюсь. Человека делает человеком не привычное тебе строение тела. Ты же не откажешь в праве называться человеком увечного.

Быть может, странное желание частично скрыть наготу? Но первые люди, если ты не знал, вообще ходили в чем мать родила, и не стеснялись. Да и на далеких потомков они были мало похожи.

Что же тогда? Язык или способность к речи? Но среди нас рождаются глухонемые, они и знать не знают, как звучит речь. А язык для них всего лишь символы. К счастью, смысловые.

Может – душа? Но ведь я не зря рассказывал о собаке. Надеюсь, еще помнишь? Так что тогда? Молчишь? А я скажу: разум! Вот что отличает человека от животного мира!

Ленивый и одновременно пытливый, иногда расчетливый и холодный, но чаще – плененный страстями разум. Он позволил нам возвыситься над природой, а та стремится отомстить, освободиться от тяжести человеческой пяты. Поэтому здесь так быстро привыкли жить под пятой машины, и почти превратились в рой.

Может показаться, что захват сознания машиной или чужим разумом предопределено нашим переходом под власть иллюзий. Последние поколения весьма преуспели в торговле тем, чего нет, воспоминаниями, снами, образами, представлениями и подобным. Но нет! Человек находится под властью самообмана с момента сотворения, что бы это не значило.

Последние тысячи лет объем нашего мозга сокращался, потому что часть задач выживания человек переложил на социальные связи. У обитателей Юго-Западной уже началось деление, специализация как у насекомых. Кто повыше и покрепче – того в стражу, выносливых и коренастых – в рудокопы, тщедушных – в администраторы, гермафродитов – в трутни. Трутни! И ведь прозваны как метко! Пара поколений, и Юго-Западная превратились бы в термитник самостоятельно. Подозреваю, что машина сама тайком занималась модификацией клонов. Взращивала в колбах то, во что в тот или иной момент нуждалась. Как муравьиная матка. Машина – королева! Удивительно? Да?

– Нет, – ответил Геб.

– И я скажу – нет, – неожиданно кивнул гранд-комиссар. – Род людской тяготеет к разделению на специализации, и потому давно деградирует. От некоторых его представителей давно осталась пустая оболочка. Поэтому я распорядился заложить взрывчатку, чтобы обнулить Юго-Западную, если будет необходимо. Подумай над этим, сынок, на досуге и выбрось из головы сантименты. Помни, для чего ты здесь, не заставляй меня разочаровываться.

Блитц поднялся и кивнул: – Советник!

Геб вскочил и, избегая взгляда гранд-комиссара, отсалютовал в ответ. Груз на его душе стал тяжелее.

7. Спасатель

– К бою! – Зычный командный гик, усиленный эхом и другими голосами, поднял Треса, уснувшего у баррикады, на ноги. Крик разносился под сводами грота: «Заградительным – огонь! Огонь!». Аритмия беспорядочной стрельбы дезориентировала и рудокоп спросонья не понял, где находится и что происходит, а через заграждение уже перетекал поток обнаженных грязных, пахнущих потом тел.

Первая же волна Роя буквально разметала хлипкие передовые баррикады и смела их оборонявших. Вскоре Трес обнаружил, что остался один, и помочь ему некому. Ен исчезла, Болт лежал недвижим, а сам рудокоп оставался еще в живых только потому, что был прижат к мешкам трупами налетчиков. Бой сместился в глубину позиций ополченцев и атакующие, все еще пользуясь численным превосходством, бездумно лезли вперед – под кинжальный огонь, словно желая погасить его своей кровью.

Невольно удивляясь про себя тому, насколько тяжелы мертвые тела, Трес мучительно медленно освободился и потянулся к оружию, и это движение привлекло внимание одного из рабов Роя. Обращенный оскалился, обнажив испорченные зубы, и зашипел. Пустые, лишенные проблеска мыслей глаза, смотрели, не мигая, прямо на выжившего, не оставляя сомнений: тому не жить. Враг прыгнул к гамме-Лу, и тот ответил очередью в упор, в которую вложил все, что было на душе – жгучую ненависть, боль и животный ужас.

Потом Трес возопил – жутко, протяжно, – поливая огнем сбегавшихся к нему обращенных. Он продолжал кричать – зло и отчаянно, – когда кончился боезапас, и ему пришлось использовать винтовку как дубинку, сокрушая ею подползших близко врагов. Трес выл и вопил, но бил, колотил и кусал хищно тянущиеся к нему руки, страшась уже не смерти, а превращения в живого зомби, и когда, наконец, казалось, что пленение неминуемо, услышал отклик – ближе и ближе. Ополченцам удалось перехватить инициативу, и теперь они теснили нападавших к жерлу тоннеля. Волна обращенных нехотя откатилась, оставляя десятки корчащихся или уже остывающих тел.