Роялистская заговорщица

Обманывая сама себя, принимая мечты за действительность, она убедила себя, что человек, который вернулся, был не тот, который уехал: остров Эльба сотворил это чудо, это превращение самого отвратительного деспота в самого кроткого освободителя.

Для наивной массы это было торжество веры – пришествие Мессии.

Но политики не так относились к положению вещей: они требовали немедленно политического равновесия, учреждения парламента, подчинения исполнительной власти власти законодательной. Настала непроглядная ночь, все требовали света, света полного, мгновенного, ослепительного.

Наполеон, в высшей степени проникнутый диктаторским чувством, усиливавшимся уверенностью в том, что он один в состоянии отвратить опасность, сперва сопротивлялся, потом не выдержал; он согласился на уступки, которые могли быть только временными; он слишком хорошо знал людей, чтобы не понять, что раз он явится победителем, любые сопротивления легко устраняются при помощи плебисцита или голосованием без всяких записок, а после победы он легко справится с беспокойным либерализмом. Если же он побежден, к чему же тогда бороться? Он знал заранее свой приговор.

Настоящая борьба должна была происходить на почве определенной, вполне выясненной: победа или поражение.

Политики, для которых свобода заключалась в допущениях к правительственным функциям, в свою очередь очень дешево ценили победу: они в сто раз больше были бы довольны каким-нибудь трактатом, который бы избавил их от Наполеона. Народ, более искренний, еще раз разочаровавшийся в Бурбонах, когда разглядел их поближе, напуганный, полный ненависти к иноземцам, от которых он едва избавился, был готов на все жертвы, лишь бы одержать победу: прежде всего сокрушить коалицию, а уж потом разобраться семейным образом во внутренних делах.

С одной стороны интриги, с другой – безрассудный энтузиазм: чем разрешить все это, как не войной – случайно вытащенный жребий. Плебисцит, которому предстояло одобрить этот прибавочный акт, сознавал незаконнорожденность такого положения; подписалось не более 130 тысяч голосов. Тем не менее акт был утвержден, но к нему отнеслись с тем равнодушием, которое доказало, как мало значения придавали формальности, требовавшейся близорукими политиками. Наполеон знал, что окружен предателями и недоброжелателями; он уличил Фуше в интригах с иноземщиной, но он терпел его в своих расчетах на будущее. Его теребили все его советчики, предавая его самым преступным образом – одни сознательно, другие по глупости. Он все выносил, все эти тирании, которые считал для себя оскорбительными, хотя он иногда и скрывал это под формой особой почтительности – в надежде воздать за все после успеха.

1 июня 1815 года явилось апофеозом его популярности.

Он, по выражению папы, комедиант и трагик, собрался победить толпу своим величием, увлечь ее апофеозом свой силы, тронуть ее опасностью отчизны.

С утра пушечная пальба сзывала народ на улицы и площади.

Этой великолепной театральной обстановке, одни декорации которой долженствовали тронуть все сердца, погода как нельзя более благоприятствовала.

Все было залито лучами яркого июньского солнца.

Париж, воодушевленный скорее любопытством, чем радостью, скорее взволнованный, чем растроганный, принял праздничный вид. Рабочие предместий, буржуа из Маре, все контрабандное население Пале-Рояля, а также элегантные фланеры бульваров, почтенные торговки с рынка, мелкие швейки, гризетки в чепчиках с цветами, от которых наши современные корсетницы и перчаточницы сгорели бы со стыда, вся эта река парижского населения прорывалась потоком по бульварам, по улице де ла Пе, по улице Риволи, разливалась целым морем по площади де ла Конкорд, на которой уличные мальчишки прыгали в вырытых по четырем углам ямах, или влезали на будки, которые были украшены аллегорическими венками, затем вливалась на Шанзелизе, образуя водоворот, центр которого просачивался под ноги лошадей Марли, откуда шли два течения – одно направлялось к Этуаль, теперешнему Рон-Пуэн, другое – к набережной де ла Конферанс.

На левом берегу происходил настоящий исход из св. Женевьевы в Гренель: новые бульвары – дю Миди, Люксамбур, Монпарнас, Вожирар, дез Энвалид, набережные от Ботанического сада до Законодательного корпуса, от Монтебелло до университета и архива, в то время помещавшихся на берегу реки за площадью Инвалидов, – все эти дороги были запружены группами веселых студентов и рабочих с портов, которые следовали через хмурое Сен-Жерменское предместье. Эти вереницы прохожих быстро сторонились, когда шли батальоны федератов, в блузах, с палками, вместо обещанных, но не выданных им ружей, эти сомнительные шайки, готовые на насилия и за, и против какой угодно партии.