Роялистская заговорщица

Такие слова всегда воодушевляют души патриотов и от них размягчаются сердца, подавленные страхом.

Хочется верить и верят. Да отчего, в самом деле, и не поверить?

Но вот раздается голос Наполеона, сперва глухой, затем звонкий, как рожок:

– Французы, моя воля – воля народа, мои права – его права. Моя честь, моя слава, мое счастье не могут быть иными, как честью, славою, счастьем Франции!

Затем присяга конституциям империи. Сотни голосов соединились в одном слове почтения и преданности.

В трибунах восседали элегантные дамы в самых роскошных туалетах, с обнаженными шеями, с жемчугами и брильянтами в волосах; кружевные пряные косынки, вышитые золотыми блестками, прикрывали грудь, высоко поднятую длинным лифом; руки были разукрашены браслетами. Умиленные, они приветствовали платками, надушенными гортензией, эту верховную власть; они более чем кто-нибудь поддавались обаянию новых чувств, так как Наполеон в то время желал более увлекать, чем господствовать.

Вдруг все зашевелилось: знамена будут раздаваться не в ограде. Император заручился своею властью; глава армии поднимет теперь штандарт Франции.

Наполеон встал с трона, с него торжественно сняли его императорскую мантию, затем он проследовал медленно между сановниками и, сопровождаемый своими министрами, вышел из ограды, поднялся по ступенькам на большую эстраду, откуда можно было лучше окинуть оком громадное пространство Марсова поля, эту движущуюся площадь народа, это поле ржи, колосьями которого были штыки.

Незабвенное зрелище: Наполеон, стоящий точно в апофеозе. Кругом груды трехцветных знамен с золотой бахромой, с золотыми орлами, и благословляющий архиепископ дю Барраль, с поднятыми вверх руками. Внизу полки, артиллерия, кавалерия, блестят всевозможными переливами под яркими лучами солнца.

Опять заговорил Наполеон; слова его звучат ясно, определенно, как команда; он обращается в патриотизму, к храбрости, к самоотвержению. Он требует обещаний, жаждет восторгов, криков, играет, как настоящий артист, на струнах человеческих сердец. Депутации войск следуют одна за другой, как волна за волной, не прерываясь. Женщины рукоплещут солдатам, бросают им букеты, платки, веера, посылают им поцелуи. Все крики соединились в один, все голоса точно слились в один голос. Народ, наэлектризованный, желая приблизиться к этому человеку, который еще раз стал центром, прорвал все преграды и, увлекая за собою полицейских агентов, прорывался в ряды солдат, лез под ноги лошадей и, поддаваясь инстинктивно дисциплине, образовывал целые стены, среди которых теперь проходило войско.

Перед императором поднимались руки, обнажились шпаги, а офицеры, окружающие его, отдавали честь ротам.

Шум, полный страсти, превратившиеся в безритменный гул.

Вдруг, в полукруге, в котором проходили роты перед императором, все смолкло.

Люди шли с офицерами во главе воинственным шагом, без крика.

Толпа, точно пораженная, смолкла. Наполеон, нагнувшись вперед, смотрел.

Это шел отряд 6-го полка стрелков, того самого, который три месяца назад в Компьене устоял против всеобщего энтузиазма. Его хотели потопить в этих волнах восторга. В полном порядке, как бы идя на бой, проходили люди мимо.

Офицеры, не спотыкаясь, держали шпаги по уставу. Еще минута, и они прошли.

В это самое время из толпы раздался звучный, торжественный голос:

– Отечество в опасности… Император да спасет Францию… Да здравствует император!

И Жан Шен, и другие, подняв шпаги, воскликнули:

– Да здравствует император!

В это самое время неизвестно откуда в солдат были брошены ветки омелы. Они, не нагибаясь, на ходу ловили их. Наполеон обернулся к Фуше.

– Кто говорил? – спросил он резко.

Герцог Отрантский нагнулся к нему.

– Пускай ваше величество взглянет направо, на первые ряды толпы… высокий старик, с седыми волосами, он опирается на молодую девушку.

– Кто это такой?

– Бывший член Конвента, ссыльный Нивоза.

Наполеон пожал плечами и отвернулся. Перед эстрадой группа офицеров разговаривала:

– Что вы делаете, милейший Лорис, вы поднимаете зеленую веточку, которая, по-моему, эмблема якобинцев.

Лорис, в форме поручика, прятал ветку себе за кушак.

– Вы не ошиблись, Тремовиль, – ответил он, – я ее взял и сохраню ее… это память.

И движением шпаги он послал поклон в сторону старика, бывшего члена Конвента, и… Марсель.

Крики восторга продолжались.

Наполеон сиял.

ХII

Капитан Лавердьер, как все авантюристы, был из тех, которые жаждут увидать поскорее окончание задуманного ими предприятия, тем более что обыкновенно в связи с окончанием бывает и получка вознаграждения. Все у них, что называется, кипит и горит. Не теряется ни минуты на первых порах. Однако, ощущая у себя туго набитую мошну и хорошо зная, что кредит у него большой, так как дело было весьма деликатное, партизанский предводитель, быть может, и замешкался бы в Париже, если бы некоторые опасения не заставили его не терять времени.