Роялистская заговорщица

Наши молодцы не разговаривали, что-то подавляло их. Вдруг оба вздрогнули.

Пустяки, где-то вдалеке протрубил рожок, далеко, далеко, где-то на горизонте, вероятно, проходил кавалерийский корпус по Жемонскому шоссе в полумили.

Франсуа Синий выпил полный стакан и со всего размаху поставил стакан на стол.

– Что с тобой, приятель? – спросил Лавердьер.

– Ничего, меня томит жажда.

Затем, точно помимо воли, он пробормотал:

– А все-таки низкое ремесло!

– Что ты сказал?

Тот взглянул ему прямо в лицо, точно собираясь что-то ответить, затем схватил бутылку и молча налил себе еще стакан.

Лавердьер украдкой наблюдал за ним. Что происходило в голове этого негодяя? Какой-нибудь каприз продажного человека, чтобы получить побольше за свои услуги. Что ж, можно будет и дать… посмотрим… ведь этот народ трудится только из-за денег.

– Чем ты недоволен?

– Ничем.

– Водка нехороша, что ли?

– Чудесная, первый сорт. Налей-ка еще.

– Ты слишком много пьешь.

– Есть вещи, которые нелегко даются…

– Послушай, скажи, что с тобой. Ты боишься?

– Нет, кажется, что нет.

– Ты знаешь, как я обращаюсь с трусами?

Говоря это, Лавердьер пояснительным жестом ткнул его рукою в бок.

– Я никогда не был трусом, – ответил тот. – В Флерусе…

– Сделай милость, не начинай… Я знаю, старый друг, – продолжал Лавердьер дружелюбно, – что тебя печалит… Тебе не особенно улыбается перспектива висеть где-нибудь на суку или быть подстреленным, как птица… За этот риск, по-твоему, надо получить хорошую плату… Гм! Вот оно что… У нас в горле пересохло, а зубы-то длинные…

Он опустил руку в карман и вынул кошелек.

Он высыпал из него несколько золотых ему прямо в руку.

– Что, теперь легче?.. Протяни лапу…

Франсуа протянул ему руку, улыбаясь.

– Ну, видишь ли, – заговорил Лавердьер, – все это ребячество. Поговорили откровенно, и все выяснилось… Золото даром ведь не дается. А теперь мы с тобой переоденемся. Теперь мы не какие-нибудь торговцы крупою или скотом, а солдаты, которых везде пропустят, при условии, однако, не попадаться людям на глаза.

Лавердьер направился к сундуку, который стоял в углу. Он открыл его и вынул из него военное платье.

– Я буду стрелковым поручиком, а ты простым солдатом. Мы будем курьерами. Их тут рассылают десятками, и нас никто не тронет, а если бы, по несчастью, нас кто-нибудь задержал, у меня есть готовый ответ… Тебе, не шутя, нечего бояться… Снаряжайся.

И, не обращая больше внимания на Франсуа, который все еще любовался золотыми, держа их в руке, Лавердьер стал надевать военную форму.

– Ты еще не готов? Вечереет, минуты дороги… Пьян ты, что ли? Одевайся.

И он бросил ему предназначенный ему костюм, но тот не двигался.

– Тебе горничную надо, что ли? – спросил он, смеясь. – К твоим услугам.

Он подошел к нему и накинул ему мундир на плечи.

Тот разом подскочил, схватил мундир и стал его рассматривать во все глаза.

– Ну, что же? Знаешь, почтенный, ты начинаешь меня выводить из терпения… Да или нет, будешь ли ты, наконец, одеваться, или нет?

Франсуа с ужасом отбросил от себя мундир и грубо проговорил:

– Нет, не буду.

– Это еще что за выдумки? Вам, может быть, угодно офицерские звездочки?

– Нет, – ответил тот. – Но… это мундир корпуса, в котором я служил.

– Так что же?

Франсуа Синий выпрямился.

– Ты хочешь знать, так слушай же. Я слышал, какая обязанность на нас возложена, мы должны предать, продать французов иноземцам. Мне это претит, и я этого делать не стану.

– Что ты сказал? – спросил Лавердьер угрожающим тоном.

– Я сознаюсь, что я крал, убивал из засады. Сознаюсь, что я негодяй, но есть вещи, которых не делают. Этой формы я не надену.

– Иначе сказать, ты берешь деньги даром, ты крадешь их.

Он недокончил, Франсуа швырнул ему золотые в лицо.

– А, ты вот как! – крикнул Лавердьер, вынимая шпагу. – Я с тобой расправлюсь по-своему, ты становишься опасным.

И он налетел на него с обнаженной шпагой, тот бросился за стол, защищаясь стулом.

– Подлый Иуда! – крикнул он. – Продажная душа… Изменник Франции… Ах…

Одним ударом Лавердьер вонзил ему шпагу в горло. Франсуа Синий с хрипом свалился. Лавердьер на минуту задумался.

– Болван! – пробормотал он сквозь зубы. – Туда же, захотел быть честным! – с усмешкой прибавил он, пожимая плечами.

Он нагнулся к нему. Бедняга лежал бездыханно, у него была перерезана сонная артерия. Лавердьера передернуло. При вечернем освещении это мертвое лицо было ужасно.

Авантюрист отвернулся. Через несколько минут он вышел, вскочил на коня и спустился галопом с холма. Однако мундир он не надел.

Было ли то влияние алкоголя, или гнева, но к мозгам приливала кровь и удесятеряла в нем все дурные чувства. Несясь на коне, он оглядывался по сторонам.

Была темная, удушливая ночь, безлунная, в которой чувствовалась близость грозы.

Двенадцать миль… у него оставалось четыре часа времени – вполне достаточно.

Он тяжело вздохнул, ему все-таки было не совсем-то по себе, в ушах его звучало слово: «Иуда!»