Роялистская заговорщица

Весь мой мир заключался в этих двух существах, в них были все мои привязанности, вся моя будущность: я превратился в мужика, занимающегося трудом своих рук, наслаждаясь мирной жизнью, так как я весь был проникнут теориями Жан-Жака Руссо о возвращении человека к природе.

Я считал себя всеми позабытым, но я ошибся.

Однажды, – кто меня выдал, не знаю, – я был вытребован в главный штаб; так как я остался в живых, то должен был дослужить срок моей службы. Государство требовало меня, я протестовал. Мне были представлены непреклонные требования дисциплины. Оставалось одно – ехать самому в Париж и подавать в отставку. Надо было покончить с этим, и я уехал, оставив жену и ребенка.

Я прибыл в Париж за несколько дней до покушения Нивоза; мои дела сейчас же приняли другой оборот. Мое имя раскрывало мне всюду двери: в то время начинали ухаживать за старым дворянством. Преступление на улице Сен-Никез разом изменило положение вещей. С тобой, с республиканцем, с бывшим членом конвента, расправа была скорая – арест и ссылка без суда. Меня же, родом из Бретани, древнего рода, обвиняемого неизвестно в чем, быть может, в каком-нибудь резком слове по поводу Брюмера, меня арестовали, затем выпустили с оставлением под надзором. В продолжение двух месяцев мне был воспрещен выезд из Парижа.

Разлученный с семьею, я переживал страшную тревогу. До меня дошло одно только письмо, написанное через два дня после моего отъезда. Затем никаких известий.

Я сделал попытку бежать из Парижа, предпочитая все такому состоянию томительной неизвестности. Я был пойман на границе, снова арестован, и с меня взяли честное слово, что я не сделаю вторичной попытки к бегству. Наконец, в марте мне была возвращена свобода. Я в два дня верхом доскакал до Редона. И там!

Жан Шен встал с поднятыми руками, весь задыхаясь, и рыдая продолжал:

– Шайки негодяев, разбойников, шуанов, напали на наш дом… прислуга была убита!.. Жена моя в ужасе, ночью, среди снега, бежала с ребенком на руках!

Моя Бланш! Дорогая моя… Труп ее был найден через два дня замерзший в овраге… Но ребенок… ребенок… пропал бесследно. Напрасно стучался я во все двери. Неужели злодеи убили его? Все было покрыто мраком неизвестности.

Зачем было им нападать на этот хутор, в котором нечего-то и красть? Все было уничтожено, сожжено… хотя ничто не могло навести на мысль, что в нем могли быть деньги, драгоценности… В моем отчаянии мне невольно пришло на ум одно ужасное предположение: кто руководил этой преступной экспедицией, кто указал наш дом этим извергам?

Мои поиски увенчались наконец успехом; мне удалось узнать, что шайка, совершившая это низкое злодеяние, была под предводительством одного из самых отъявленных бандитов шуанства, известного под прозвищем Истребителя Синих. Я узнал, что под этим прозвищем скрывался Гюбер де Кейраз, дворянский бастард, нечто вроде кондотьер, который уже два года был страшилищем населения Запада, всей нижней Вандеи до Нормандии. С этим именем мне не припомнилось ничего, что бы могло объяснить личную месть; он одно время служил в корпусе, которым командовал де Саллестен. Он участвовал в Киберонском деле, в котором спасся только чудом. Я содрогался при мысли, что, быть может, сам отец предал в руки убийц дочь свою, которую он проклял.

Но нет, не хочу останавливаться на этом предположении, даже в борьбе партий подобное преступление было бы слишком ужасно. Я не лишил себя жизни: оставшись вдовцом после жены, которую я обожал, без ребенка, я весь отдался отечеству. Ты знаешь, каким образом я стал собратом по оружию Уда, как вместе с ним я мечтал об освобождении Франции… Увы, все эти мечты разлетелись, в настоящее время дело идет не о политической свободе, а о национальной независимости.

Жан Шен остановился: он был потрясен, слезы текли ручьем из глаз его, бессознательно для него, слова не выходили более из его сдавленного горла.

– Докончи, молю тебя, – проговорил Картам. – Время уходит. Как напал ты на след твоего ребенка?

– Совершенно случайно; я всюду искал, всех спрашивал, все было напрасно. Однажды вечером, на бивуаке, один солдат рассказывал про Редон. Слово за слово, разговор перешел к шуанам, к убийцам. Я, точно под влиянием какого-то необъяснимого предчувствия, стал расспрашивать его и вот что узнал: мать его, как-то ночью во время террора, подняла на дороге, в снегу, ребенка, которого одна женщина, обезумевшая от ужаса, на бегу выронила из рук; в конце этой дороги виднелся дом в пламени; мать рассказчика обуял безумный страх, что ее поймают, точно она совершала преступление, спасая невинную, и она обратилась в бегство, и у первого попавшегося на ее пути дома она положила ребенка на ступени крыльца, затем кулаками стала стучать в дверь, пока не убедилась, что живущие в доме обратили внимание на этот стук; тогда она быстро скрылась.

– Да, все это было именно так, – прошептал Картам.

– Число этого события совпало со временем моего отсутствия. Да я уже с первых слов не сомневался. Кто жил в этом доме, рассказчик не знал. Слышал, что какой-то разбойник, которого полиция арестовала.