Роялистская заговорщица

В первую минуту мне пришло в голову, что этот солдат был сообщником убийц, и снова у меня мелькнуло предположение, что он был орудием семейства де Саллестен. После Пресбургского мира я вернулся во Францию и отправился в Бретань. Теперь, когда прежние страхи поулеглись, мне было легче добиться толку в моих расспросах. Мать солдата была еще жива, она указала мне на дом, в котором ты жил, я узнал твое имя.

О друг мой, о отец мой, как велика была моя радость в тот день! Я еще не знал, жив ли мой ребенок, моя дочь; но какое-то инстинктивное чутье, чисто физическое, давало мне чувствовать, что связь между прошлым и будущим не порвана. Я отправился в Париж. Ты как раз вернулся после долгого отсутствия. В продолжение нескольких дней я бродил около твоего дома, наконец, я увидал мою дочь, уже почти взрослую девушку.

Ты не можешь знать, но ты поймешь меня: в ней я увидал ее мать, точно воскресшую, живую! Я имел, однако, достаточно сил, чтобы устоять против обаяния, какое она на меня производила; конечно, я тебя знал, и между нами уже существовала ненарушимая связь, мы оба сражались за ту же идею. Но мне хотелось знать, любит ли она тебя, счастлива ли она; я увидал, как ты был добр к ней, какой ты был для нее дедушка, и прямо пошел к тебе и сказал: «Молю тебя, береги и люби мою дочь!»

Отчего я тебе тогда не рассказал всего? Но разве ты забыл, что тогда меня знали только под именем Жана Шена? Я создал себе новую жизнь. Я хотел забыть имя Жана де Листаля, с которым были связаны такие ужасные воспоминания, хотел забыть имя де Саллестен, от которого я, помимо моей воли, содрогался, которое внушало мне чувства ненависти и мести, преследовавшие меня в продолжение стольких ночей.

Ее звали Марсель, она была дочерью Жана Шена, внучкой Картама. К чему было связывать молодое невинное существо с воспоминанием зверского преступления?

Я хотел, чтобы она никогда не знала, что в ней течет кровь Саллестенов – разве я был не прав?

Ты сказал давеча, Картам, что ты где-то слыхал это имя… Ты его слышал в день нашего тайного собрания, при появлении врага нашего, одной женщины, которая предала нас полиции Фуше.

– Да, да, мадам де Люсьен.

– Она сестра моей дорогой Бланш, та самая, у которой не нашлось для нее ни слова, ни слез в то время, когда отец выгнал ее из дома.

– Она не ведала, что творила.

– Ты слишком добр и потому снисходителен. Я же того мнения, что эта женщина – злой дух Марсели. В первый раз, когда она увидала ее, нашу бедную девочку потащили в тюрьму. Ты не знаешь этой женщины – это олицетворение честолюбия, власти, и эта красавица, которая так напоминает мне Бланш, ненавидит все то, что нам дорого и что мы отстаиваем. Есть ли у нее сердце? Зачем она продала свою молодость старику? Я следил за ней издалека и узнал в ней то чудовище, которое носит имя политической женщины, заговорщицы; все свои помыслы девушки и женщины она таскала по трущобам заговоров.

И ты хотел, чтобы я открыл Марсели, что она принадлежит к этой проклятой семье, отрекшейся от своего единственного честного, доброго члена, непорочность которого могла искупить все заслуженное презрение, – от моей Бланш, которую они, быть может, сами убили… Нет, я навсегда поставил преграду между Марсель… и этими людьми. Неужели ты порицаешь меня за это? Я жду твоего мнения.

Картам призадумался.

– Послушай, – начал он, – я всегда держался принципа смотреть правде в лицо, не лавируя. Марсель по матери из семьи Саллестен. Это факт, перед которым все соображения бледнеют… Повторяю, не иди против судьбы, но и не беги от нее. Разве не может случиться, что обе женщины опять встретятся, не зная друг друга?

– О, что касается маркизы де Люсьен, то если б убийство Марсель могло послужить к увеличению ее состояния, она, конечно, не призадумалась бы покончить с ней.

– Жан, это говорит в тебе злоба, быть может, под влиянием ее ты несправедлив. Я встречал женщин политики; они все-таки женщины, поверь мне, но предположи другое: предположим, что г-жа Люсьен, замешанная в политических кознях, совершит какое-нибудь низкое деяние, например, ее уличат в шпионстве – разве ты велишь ее расстрелять, ты?

– Нет, – ответил просто Шен.

– Допускаешь ли ты, чтобы муж Марсели расстрелял ее; я знаю Марсель. Если б случайно открылась подобная вещь, она умерла бы от отчаяния.

Жан Шен протянул руку старику.

– Картам, прости меня. Ты всегда был моей совестью, я это чувствую в настоящую минуту более, чем когда-нибудь. Да, Марсель должна узнать истину. Вернись к ней и открой ей все, что ты найдешь нужным. Если меня убьют, в моем сундуке, в Париже, ты найдешь все бумаги, относящиеся к ее рождению, удостоверяющие ее личность. Поступи по своему усмотрению, я даю тебе полную власть. A затем, друг мой, имеешь ли ты еще что-нибудь сказать мне?

Картам обнял его.