Роялистская заговорщица

– Я не думаю, чтобы Жан Шен поставил какие-нибудь личные счеты выше интересов страны.

Ловкая шельма! Этот удар должен был попасть верно.

Жан Шен, однако, раздумывал. Агент Фуше – разве это ручательство за истину? Правда, он видел этого человека при исполнении его обязанности, он не ног отречься, что принадлежит к полицейскому миру, подвластному герцогу Отрантскому, но даже уверенность в этом, вопреки всякой логики, увеличивала его сомнения.

– Да, агент в Париже, – заметил он, – но где доказательства, что вы пробрались на неприятельскую территорию для исполнения тех же обязанностей? Повторяю, что все предосторожности должны быть приняты. Если вы действительно по делам службы, то при вас должно быть какое-нибудь доказательство того, приказание, разрешение.

«Прекрасно, – подумал Лавердьер, – он сам себе портит дело… Ловко я вывернулся».

– Вы говорите – приказание, разрешение, бумаги, но вы забываете, капитан, что именно в стране неприятеля, имея при себе такого рода доказательство, рискуешь быть расстрелянным. Раз вы не можете представить мне удостоверения вашей личности, на каком основании могу я вам поверить?

– Поверьте мне на слово.

– Вы, кажется, забываетесь?

«О, как за все это тебе воздастся!» – подумал Лавердьер.

– Капитан, – сказал он, – придет время, когда вы пожалеете о вашем поведении. Армия без шпионов – это корпус без разведчиков… презрение тут неуместно.

– Пожалуйста, без фраз, дайте мне доказательство, что вы не лжете, и вы свободны.

– Дайте мне в этом слово.

– Даю.

– Как только я представлю вам доказательство, я могу ехать?

– Я не имею привычки повторять.

– Еще одно условие. Если потребуется, удостоверите ли вы, что я открыл, кто я, потому что был к тому вынужден, принужден.

– Кому?

– Герцогу Отрантскому, который велит нам быть лучше расстрелянными, чем выдать себя; конечно, по отношению к французам это несколько иначе.

– Об этом не тревожьтесь.

Если Лавердьер пустился в такие долгие объяснения, то потому, что он надеялся, что какой-нибудь непредвиденный случай еще выведет его из того безвыходного положения, в какое он попал.

Его особенно тревожила одна мысль. Но рассчитывая, что ему придется предъявлять свой пропуск французам или политическим противникам, он, мечтавший о своем прежнем имени, о своем дворянском происхождении, надеясь выиграть, благодаря этому документу, за оказанную услугу партии роялистов, он первый раз после стольких лет сказал свое настоящее имя агенту короля и просил его прописать его целиком.

В настоящее время, когда ему пришлось сознаться в не особенно почетном звании шпиона Фуше, он весьма желал бы сохранить за собой имя Лавердъера, которого никакое новое пятно не могло сделать более грязным.

Но Жан Шен, очевидно, терял терпение: озлобление за ловушку в Париже могло привести его к какому-нибудь неблагоприятному решению; надо было решаться.

Раскрыв блузу, Лавердьер достал спрятанную на груди бумагу.

– Вот мой пропуск, – сказал он, – предоставляю судить вам самим, в порядке ли он.

Жан Шен взял бумагу.

Он нагнулся к лампе, развернул лист, на котором были штемпель министерства полиции и подпись Фуше. «Пропустить именующего себя»…

Жан Шен вдруг вскрикнул в ярости, стукнув кулаком по столу:

– Гюбер де Кейраз! – вскричал он вне себя от бешенства. – Отъявленный мерзавец, разбойник!

И, схватив пистолет, который лежал поблизости, он приставил дуло к самой груди шпиона.

Лавердьер бывал храбр в такие минуты. Но он решительно не мог понять, что случилось. У него стало энергии не выйти из своей роли.

– Меня ждут в Филипвиле, – заметил он холодно.

Жан Шен не спускал курка. Его удерживала не фраза Лавердьера, которой он не слыхал, не нерешительность убить, совершить это деяние правосудия, нет! но удивление, смешанное с отвращением. Этот человек, этот предатель, этот мерзавец, который был в его власти, был убийцей его жены!

– Говори… – проговорил он задавленным голосом, – но клянись жизнью, что ты скажешь истину.

Лавердьер удивлялся, что он еще жив.

– Что вы хотите знать?

Жан Шен сорвал с себя с ожесточением офицерский знак, он задыхался.

– Я не могу… говори, Гюбер де Кейраз, назывался ли ты прежде Истребителем Синих?

Не время было вывертываться. Приходилось выбирать между жизнью и смертью. Лучше было скорее покончить.

– Да, – сказал Лавердьер.

– Разбойник… Значит, это ты в 1800… говори… я тебя не убью… Где ты был в декабре 1800 года? Но не ври, не ври!

– Я был в Бретани, принадлежал к шуанской партии.

– Был ли ты в окрестностях Редона?

– Да, был.

– Помнишь ли ты, о отъявленный мерзавец, будучи во главе шайки убийц, ты напал на уединенный дом, ты поджег его, ты совершил убийство неподалеку от бурга Ландон. Да говори же, говори же, наконец!