Роялистская заговорщица

Он обратился к ней с поклоном.

– Смею ли я просить у маркизы, – прошу извинить меня, месье Маларвик, – одну минуту времени?

Она обернулась к нему.

– Сию минуту, месье Тремовиль.

– Маркиза, дело большой важности, прошу вас, – повторил Тремовиль глухим голосом.

Она слегка пожала плечами:

– Что вам нужно?

– Я буду просить вас несколько слов наедине…

– Тайна? О нет! Говорите громко, месье Тремовиль. У нас тут нет тайн друг от друга.

Тремовиль выпрямился, что-то в тоне Регины показалось ему обидным.

– Маркиза, я желал говорить тихо, потому что дело идет о жизни и смерти. Но раз вы не желаете этого, то знайте, что мой старый друг виконт де Лорис…

Регина встала вся бледная.

– Месье Тремовиль, я желаю, – проговорила она ледяным голосом, – чтобы здесь никогда более не было произнесено имя человека, который изменил интересам короля.

Этим все и кончилось. Тремовиль отошел. Генерал, который очень добродушно ждал, сделал знак своему адъютанту, что он может идти.

Знала ли Регина? Неужели гнев обманутой женщины довел ее до такой жестокости, что она сама произнесла приговор смерти человеку, которого она любила?

Сознавала ли она, что адъютант увозил с собой приказание о казни двух французов, которые нарушили капитуляцию?

Месье Маларвик снова продолжал начатый разговор, убежденный, что она его слушает, оттого только, что она была около него, а у нее в ушах звучали только два имени: Жорж, Марсель.

Чтобы стряхнуть уныние, какое овладело всеми, более ветреные снова заговорили. Велика важность в самом деле – два якобинца поплатились за свое безрассудство, и не такие виды видали!

Вторично появилась горничная Регины с встревоженной физиономией.

– Что там опять? – спросила Регина. – Записка?.. Давайте сюда. Она протянула руку за письмом.

Она развернула его и прочитала:

«Мадам де Люсьен. Умоляю вас именем всего для вас святого дать мне возможность с вами переговорить: ради Бога, не теряйте ни минуты. Молю вас на коленях меня выслушать.

Марсель».

XXI

Марсель!.. Она… посмела явиться к ней в дом. У Регины выступили на лбу капли холодного пота.

Конечно, она ее не примет, просто велит выгнать эту проклятую девчонку.

Но ведь она может и сама ее выгнать… Неужели она боится ее?.. Что за вздор!

Она разом решила: для нее будет удовольствием швырнуть ей в лицо весь свой гнев, все свое презрение.

Не обращая внимания на присутствующих, она встала и бессознательно, как лунатик, направилась к дверям, отстраняя тех, кто ей мешал пройти.

Она толкнула дверь.

Но едва она переступила за порог другой комнаты, как Марсель упала перед ней на колени и схватила ее руки:

– Спасите их… Спасите их… Если бы вы знали…

Регина в ужасе отступила, вырывая свои руки из рук молодой девушки с такой силой, что та почти упала.

И, не расслышав даже ее слов, она ее прервала:

– Что вам надо? Зачем вы здесь? Не смейте дотрагиваться до меня… Не смейте говорить со мной… Вы посмели пройти сюда… От таких нахалок всего дождешься…

Марсель, бледная, с распущенными волосами, изнемогая от усталости, так как бежала всю дорогу, смотрела на нее, подпершись одной рукой, распростертая на ковре. Она не узнавала ее. Под этой искаженной маской она не узнавала той молодой, красивой женщины, которую она видела мельком в тот вечер, когда она явилась перед своими противниками во всей прелести героини.

Регина продолжала, отчеканивая слова, с трудом переводя дыхание:

– Чего вы хотите от меня? Что общего между вами и мною?.. Убирайтесь, если не хотите, чтобы я велела вас выгнать…

Но Марсель была до такой степени полна отчаяния, что могла только проговорить:

– Вы, верно, не знаете – их убьют… убьют…

Она старалась при этом ухватить за платье Регину, которая все от нее пятилась.

– Убирайтесь, слышите, убирайтесь! – повторила Регина.

Марсель вдруг выпрямилась:

– Говорю вам, моего отца убьют… убьют месье Лориса.

Она смела называть это имя! Когда Регина услыхала его, у нее в сердце точно раскрылась рана.

Она вдруг расхохоталась безумным хохотом:

– Убьют месье Лориса! Какое мне дело защищать его, если можете, спасайте его – на то вы и любовница его.

И в это слово, которое никогда еще в жизни не произнесли ее уста честной женщины, она вложила все отвращение, все презрение.

У Марсели, ошеломленной подобным оскорблением, сперлось дыхание, но по своей непорочности она решила, что тут, вероятно, какое-нибудь жестокое недоразумение:

– Вы не поняли меня: я говорю о месье Лорисе, о вашем женихе!

– Моем женихе?

– Неужели я ошибаюсь, о Боже! Он мне сам говорил это сто раз. Он мне говорил, что он вас любит, что вы его любите и что вы дали друг другу слово.

Она говорила все это тихим, искренним голосом, она желала одного только – восстановления истины, защиты себя.

В ее голосе, в ее глазах, устремленных на Регину, было столько чистоты, правды, что у Регины явилось в душе что-то, похожее на сознание своей жестокости. Но под влиянием пароксизма страсти она не могла уже остановиться.