Рок умер – а мы живем

– Погоди, Дэн! Ну присядь, пожалуйста! Ещё пять минут… Если б ты видел, что у меня внутри… Там кипит всё. Я горы свернуть готов… Знаешь, дома как? Мрак полнейший. Конец! Нужно что-то сделать, Дэн, доказать, что мы не биомасса, которую… Попробуем, поиграем, вдруг получится. Да?.. Я тут твой «Джипсон» проверил – в идеальном состоянии… Попробуем, ладно? Пожалуйста, я ведь иначе… Понимаешь, я жить не хочу. Как все последние годы эти – не хочу… Давай наших помянем. – Димыч поднял рюмку. – Ваньку Бурковского, Шнайдера, Янку, Эжена… И Владька, скорей всего, там… Тоже ушёл. И надо доказать нам, пока мы живы, что они не напрасно… не зря… Ладно, Дэн? Договорились? Пожалуйста.

10

Это была одна из их последних общих отвязок. Хотя трудно назвать отвязкой то, что происходило тогда в квартире у Серёги Махно. Просто собрались и то пили, что удавалось найти, совершая короткие вылазки на улицу, то курили слабую, неторкающую траву, а если не было ни алкоголя, ни травы, закидывались димедролом и сидели в комнате по углам – убивали время. Причина убивать его была у каждого. От хозяина квартиры, Серёги, ушла жена с маленьким сыном, подала на развод; Димыч разругался с подругой, а Чащин – с владельцем магазина, в котором работал, из-за того, что владелец, до того стойкий приверженец серьёзной музыки – рока, блюза, авангарда, – заказал большую партию кассет с блатняком… Ещё у одного участника этого времяубивания, Олега, которого все называли Шнайдер, умерла от рака мать, и он остался один; а у самого младшего в компании – у Ваньки Бурковского с погонялом Мышь – с жизнью были вечные нелады.

Ванька занимался всем понемногу – красил картинки, писал статьи и рассказы (кое-что даже появлялось в местных газетах), время от времени играл на барабанах в разных группах, как-то в театральной студии пединститута исполнил роль Серёги Гуревича в «Шагах Командора»; работы Ванька менял чуть ли не ежемесячно – продавал книги с лотка, мясо рубил в «Мясной лавке», сторожил ларьки на рынке, монтировал декорации в филармонии, малевал афиши для театра кукол «Сказка»… Но в основном он бродил по городку, искал, с кем бы выпить и поговорить, обсудить новую книгу Лимонова, новый альбом Летова… У него была странная традиция – как сильно ни напивался, какой интересной ни была бы тусовка, обязательно ночевать дома. Добирался туда хоть на карачках, хоть в два часа ночи, но просыпался в своей кровати. Объяснял это тем, что жалеет маму… Чащин пару раз провожал его до дверей квартиры, видел – Ванькиной маме пьяный до бесчувствия сын доставляет не очень-то много радости. Лучше уж, наверное, приходить утром, просить прощения, а не мычать на пороге и срывать одежду с вешалки…

Чащин хорошо помнил ощущение от той осени девяносто пятого – было ужасно скучно. Скучно всё и везде. Скучно было снова искать место для репетиций группы, скучно было искать нормальное место работы, смотреть телевизор, читать, проявлять знаки внимания к девушкам. Скучно было жить. Вдыхать-выдыхать, совать в рот еду, идти в туалет, просыпаться, заправлять, расправлять постель…

А вокруг бурлило. Разрастались рынки, открывались новые, всё дороже и респектабельнее, кафе, чище и богаче становились магазины, множились состоящие из рекламных объявлений газеты, друзья один за другим бросали «маяться дурью» и начинали обустраивать жизнь, становились взрослыми. У людей появился вкус к деньгам, и денег стало катастрофически не хватать, и если ещё недавно даже малознакомому могли дать в долг (а на самом деле – подарить) пачечку розовых двухсоток, вытащив из кармана, как мешающий мусор, то теперь знали, на что их потратить: вкусное пиво, прикольная бейсболка, пакетик горячей картошки фри…

И общаться с ребятами, с этими последними несдавшимися, тоже было скучно. Уже не о чем стало говорить, нечего планировать, не о чем мечтать. Всё то, чем жили последние годы, никак не становилось реальностью, бесконечная цепь обломов лишила сил и веры, что впереди настоящее может всё-таки получиться. Они сидели молча, на полу, положив головы на колени, или же вяло переругивались, стебались, хаяли за глаза вчерашних друзей, ставших примерными, благополучными. Иногда кто-нибудь замечал карты и предлагал сыграть, и несколько часов подряд они яростно рубились в дурака, каждый за себя, а потом так же резко бросали, расползались по своим углам, скрючивались, клали головы на колени и ждали-ждали, что вот сейчас в дверь позвонят и войдёт кто-нибудь с пакетом вина, вкусной закуской. И, случалось, эти ожидания оправдывались, заглядывали даже девушки, осторожно и опасливо садились на диван, сочувствующе-брезгливо наблюдали, как последние в городке неформалы, рок-музыканты, среди которых есть даже те, кто видел живьём Виктора Цоя, жадно распивают принесённую ими бутылку, а потом включают магнитофон, ложатся на пол. И сквозь похмельную дрёму слушают, втягивают, как воздух: