Рок умер – а мы живем

Они пошли вниз по Рубинштейна. Денис на ходу подсчитывал мелочь – большая порция длинных, разваренных макарон со вкусной бордовой подливкой, в которой иногда попадались кусочки мяса, стоила девять копеек. Хлеб в закусочной давали бесплатно, правда, только по два куска в руки…

– Дэн! – пихнул Димыч, и монеты чуть не слетели с ладони. – Дэн, зырь!

– Ну чё опять?! – Но, проследив взгляд друга, Денис осёкся – по противоположной стороне, но тоже в сторону Пяти Углов, слегка прихрамывая, шёл очень знакомый человек. Хотя Денис никогда вот так, в жизни, его не видел… Позже он испытывал похожее чувство, когда на Тверской или на Бронной, среди совершенно незнакомых, односекундных людей натыкался глазами на Янковского, Никулина, Ланового… Но тогда это было впервые, и он оторопел; да и человек этот был не просто известным по каким-нибудь фильмам, а… Денис и не мечтал встретить его вот так на улице – был счастлив тем, что слышал голос, видел на фотографиях, иногда, раза два-три, по телевизору… И, не веря, боясь назвать имя, он обернулся к Димычу:

– Это же… Да?

– Ну вроде. Как, подойдём?

– Давай.

Они перебежали проезжую часть, пошли следом. То в десятке шагов, то почти догоняя, пытаясь заглянуть в лицо, чтоб убедиться.

Внешне человек ничем не выделялся – невысокий, полноватый, с немодной уже причёской – пробором по центру, закрытые уши, в кооперативной варёной куртке, морщинистых штанах; на пол-лица, как у Сталлоне в фильме «Кобра», солнцезащитные очки. Острый нос, рыхлые, тёмные от щетины щеки.

– Ну чего, – шептал Димыч, – подходим?

– Давай…

Но заговорить не решались…

Миновали перекрёсток Рубинштейна и Щербакова, потом оказались на площади Пяти Углов. Слева светились синим стеклянные трубки, образуя надпись «Закусочная»… Человек пересёк Загородный проспект, свернул на Разъезжую. Он шёл не спеша, но уверенно, как ходят по изученной до последней кочечки и вмятинки тропе; не выбирал, как лучше шагнуть, не любовался домами, не обращал внимания на автомобили, светофоры, вывески и в то же время не был чужим им – дополнял пейзаж…

– Всё! – тихо, но решительно сказал Димыч.

– Давай, – снова кивнул Денис, не прибавляя шага.

– А как скажем, Майк или Михаил?

– Не знаю… Все Майк называют…

– Ну! – Димыч рванулся вперёд и как-то снизу, хотя был немного, но выше человека, произнёс: – Привет… Майк?

Тот вздрогнул. Приостановился. Ждал.

– Добрый вечер, – подоспел и Денис. – Мы просто… это… – Дальше слов не было.

Несколько долгих секунд стояли молча. Да, действительно он – тот, кто открыл им рок. Сделавший их взрослыми, настоящими… И, собравшись с духом, Денис выпалил:

– Мы хотели сказать – ваши песни самые классные…

– Мы их давно слушаем, – перебивая, добавил Димыч. – Мы сами тоже играем… Сейчас не играем, – начал путаться, – а дома играли…

– А где ваш дом? – спросил человек.

И голос его – этот голос пел про белую полосу, ненавистных гопников, про простого человека, про старые раны, и теперь этот же голос обращался к ним… Губы Дениса поползли в стороны и вверх, ответить он ничего не мог.

Димыч назвал их родной городок, и за мутно-тёмными стёклами очков Майка появились глаза, складки внизу щёк слегка разгладились:

– Это, по-моему, неподалёку от Абакана?

– Аха, аха! Двести километров!

– Мы в Абакане играли. И в Усть-Абакане…

– Мы знаем! – яростно закивал Димыч. – Но тогда не знали. А так бы – приехали! Мы вас с восемьдесят пятого слушаем! С «Белой полосы».

– Сейчас пластинка вышла, – будто себе самому, сообщил Майк, – на «Мелодии».

– У нас есть! Мы уже купили. Класс!

Денису хотелось спросить, почему изменилось содержание альбома по сравнению с магнитофонной записью, но не стал – нужно было сказать что-то важное, и он искал, молча глядя на Майка.

– А вы с концерта сейчас? – произнёс Димыч.

– Нет… А кто играл?

– Группа «Телевизор». Классные песни! Слышали?

Майк пожал плечами. Потом посмотрел направо, налево…

– Что ж, ребята, мне пора.

– Это… Майк! – Димыч резко переступил с ноги на ногу. – Это…

– Счастливо.

– Мы будем хорошо играть… по-честному!

– Что ж, удачи, – как-то вяло, так, чтобы выйти из этого нелепого, но часто повторяющегося для него разговора, кивнул Майк.

И тут же сказал то, что запомнилось навсегда и даже при огромном желании иногда забыть тлело внутри, вспыхивая, обжигая, заставляя метаться, скрипеть зубами, хватать гитару, лист бумаги, бормотать, казалось, готовые вот-вот превратиться в великое, необходимое людям, слова… Да, после равнодушного, даже обидного «что ж, удачи», он тихо, но искренне, как обессиливший боец молодым, но не знающим, куда приложить свои силы щенкам, пожелал:

– Живите не зря. – И опять быстро огляделся, будто определяя, куда двигаться; сунул руки в карманы куртки, немного вразвалку, еле заметно прихрамывая, пошёл по Разъезжей дальше.