Я, не удержавшись, хихикнула.
Аллен поглядел на меня и нахмурил брови.
– Эй, – сказал он, явно узнав меня. – Ты же ходила в Старшую Персиковую?
– Точно! И у тебя была бритая башка, и ты встречалась с Рыцарем!
Я выдавила улыбку.
– Ага. Это я. Я – Биби. А это – Джульет.
– Как дела? – улыбнулся нам Аллен, а потом переключился на Пижаму. – Кен, ты же помнишь Рыцаря, да? Это тот скинхед…
– Ну да, помню, – резко перебил его Пижама.
– Может, вы, суки, заткнетесь наконец? – заорал Джейсон, покачиваясь. – Это же чертовы С’прано, – и он протянул к экрану обе руки, расплескивая скотч по всему ковру.
Квартира затихла, и мы смотрели, как Тони Сопрано травится едой, видит сон про секс со своим терапевтом, убивает парня на яхте за то, что он осведомитель, и устраивает праздник в честь окончания школы его дочерью, и все это за какие-то пятьдесят минут.
Когда кино кончилось, все парни хором что-то забубнили, а Аллен вынул из-за телевизора кусок картона размером с плакат. Глядя на то, что было там написано, он сказал:
– Черт! А что, Киску
– Что, простите? – спросила Джульет.
Аллен поднял глаза.
– Ха! Прости. Киской звали парня, которого Тони убил сегодня. Мы каждую неделю делаем ставки, кого убьют в следующий раз.
И он повернул плакат, чтобы нам было видно. Слева были имена
Я повернулась к Кену.
– Я не вижу тут твое имя. Разве ты не играешь?
– Не буду я отдавать этим козлам свои деньги, – ответил он, поднимая бровь.
– То есть ты не играешь, – я взглянула на почти пустую бутылку спортивного напитка на кофейном столике. – И не пьешь… – кусочки пазла начали складываться. – Ты, типа, мормон или что-то в этом роде?
Кен рассмеялся. Сильно. Рассмеялся, закрыв глаза и откинув голову.
У него были красивые зубы.
– Господи, нет, – ответил он, отхохотавшись. – Я просто терпеть не могу зря проматывать деньги, – и с этими словами Кен встал, засунул свою пустую пластиковую бутылку в карман спортивных штанов, взял со столика ключи от машины и телефон, и сказал: – Рад был познакомиться, Джульет, Брук.
Помахав всем рукой, Кен уже сделал пару шагов в сторону двери, как вдруг Аллен обхватил его сзади. За ним последовали Эйтан, Девон и, наконец, Джейсон, который врезался в эту кучу, как пушечное ядро, и повалил всех на пол.
Дружные выкрики: «Кен, я тебя люблю», и «Не бросай меня, брат», и «Ш-ш-ш, вот так», – смешались воедино. Наконец Кен выбрался из этой кучи и отпер дверь.
Едва он ушел, комната наполнилась взрывами смеха. Парни катались по полу, держась за животы.
– Он нас теперь прямо ненавидит, – завывал Эйтан или Девон.
Второй брат Александер подхватил:
– Я заставлю этого засранца сказать, что он любит меня, даже если это будет последним делом в моей жизни.
Джейсон так ржал, что не мог говорить.
– Я просто хотел обняться на прощание, – причитал Аллен. – Он уже шесть лет как мой лучший друг. Всего лишь обняться. Что, я слишком многого прошу?
– Так. Выходит, Кен ненавидит пить, играть
– В основном, – сказал Аллен, приподнимаясь и ползя на карачках к кофейному столику, где оставил свое пиво. Его волосы были взлохмачены, а очки перекошены. – Этот засранец ненавидит веселье, но я все равно его люблю.
«…
Что-то в этих словах задело где-то внутри меня какую-то струну.
Я когда-то уже любила одного такого.
Ненавидящего веселье.
Врага всего живого. С глазами зомби.
Но больше я его не люблю.
Нет. Совсем нисколечко.
28
– Мы с тобой сидим тут, типа, целый час, а они все едут и едут! – воскликнула Джульет, швыряя окурок прямо на середину улицы, где он был немедленно раздавлен колесом медленно проезжающего мимо нас рычащего «харли-дэвидсона». А за ним еще одного. И еще.
– Ну да. Спятить можно! – прокричала я в ответ, глядя на непрекращающийся парад черной кожи и сияющего хрома, катящийся по Океанскому бульвару.
– Нет, знаешь, от чего действительно можно спятить? – спросила Джульет, глядя на меня. – Они все белые. Все до одного. Как мы уехали из Атланты, я не видела ни одного черного лица.