Рок-звезда

Приподняв мое лицо за подбородок, Ганс повернул его к себе. Его глаза были не мягкими, а злыми. Скулы ходили ходуном. Он поцеловал меня прямо между глаз. Туда, где было больнее всего.

Ганс не сказал ни слова. Да было и не нужно. Он пытался проявить заботу, но излучал только злость, и раздражение в его глазах ясно говорило об этом.

Я снова все испортила.

Ему, наверное, весь день было хорошо, пока меня не было рядом. Его мечта попасть на радио наконец исполнилась – ну, как я поняла.

Но когда все было хорошо, меня рядом не было.

Я появилась, только чтобы все испортить.

Я было открыла рот, чтобы спросить, как прошел его день, но тут Ганс, будучи Гансом, напрочь переменил тему.

– А ты знаешь, что звезды так далеки от нас, что их свет достигает Земли только через многие годы? – серьезно спросил он, глядя в небо. – Кажется, ближайшая звезда находится в четырех световых годах от нас, – его глаза затуманились, как будто он ушел в размышления, губы сжались. – Все эти звезды могут вообще сгореть, а мы об этом ничего не узнаем. Мы будем жить, как жили, и по ночам глядеть на призраки умерших звезд, даже не зная, что на самом деле мы уже в темноте.

У меня в горле встал комок.

– Это так… прекрасно, – я попыталась сглотнуть комок, но он даже не шевельнулся. – Ты должен записать это, милый. Вот…

Роясь в сумке в поисках ручки и радуясь предлогу, чтобы спрятать свое излишне эмоциональное лицо, я надеялась и молилась, чтобы Ганс говорил не про нас с ним. В последнее время мне казалось, что его свет был слишком далеко, чтобы достичь меня. И теперь, когда он дошел, я начала задумываться, сколько мне понадобится, чтобы понять, что все уже давным-давно сгорело.

29

Июнь 2000

Пьянка, Пьянка, Пьянка, Пьянка. Так мы ее называли. Мне исполнялось восемнадцать. А Гансу совсем скоро – двадцать. А Джульет и Дева-Гот только что наконец окончили школу.

Два Дня Рождения + Два Выпускных = Пьянка, Пьянка, Пьянка, Пьянка.

Я хотела назвать это Пьянкой в Четвертой Степени, но это было уж как-то чересчур, и я оставила эту идею при себе.

Пьянка, Пьянка, Пьянка, Пьянка должна была состояться у Стивена, потому что все остальные все еще жили с родителями. Я очень надеялась, что родители Ганса этим летом снова уедут в путешествие, но они были слишком заняты своим разводом.

Отец Ганса уже несколько недель жил в доме на колесах на другом конце озера, а мама оставалась с Гансом в этом огромном доме. Никто об этом не говорил, и, похоже, никто особо не переживал из-за этого. Оно просто было вот так.

Нет, погодите. Неверно. Из-за этого переживала Я.

Весь этот год я буквально считала дни до того момента, когда мы с Гансом сможем опять вернуться в нашу волшебную жизнь бесплатного существования в имении Оппенгеймеров. Купаться в озере, смеяться и любоваться закатами за бутылкой пива. Заниматься любовью всю ночь и просыпаться в полдень в объятиях друг друга. Разъезжать вокруг в новехоньком БМВ Хельги и возвращаться в безупречно убранный дом с сияющими столами и вычищенными коврами. Так что, когда Ганс сообщил мне новости, я была в отчаянии.

Но эта потеря лишь укрепила мою решимость накопить побольше денег, чтобы внести свою долю в аренду квартиры. Мы с Гансом будем жить долго и счастливо, черт побери, даже без этого сказочного замка.

Я в стотысячный раз заглянула в сумку, чтобы убедиться, что красный конверт с каллиграфически выписанным на нем именем Ганса был все еще там.

– Что у тебя там? – спросил Ганс, гладя меня по левому бедру, перекинутому через его правое.

Мы сидели у Стивена на диване, точно на том же месте, как в день нашей первой встречи. В тот вечер мне казалось, что мы находимся на своем маленьком кожаном острове, созданном для нас двоих; черный свет, стробоскопы, техно-музыка и толпа готов вокруг казались где-то далеко, на другом континенте. Я видела только глаза Ганса на своем лице и чувствовала только его пальцы на своей коже. Ритм. Жар. Крошечные удары тока от каждого касания, каждой улыбки с ямочками на щеках.

Спустя одиннадцать месяцев эта реакция, которую Ганс вызывал во мне, только усилилась. Меня заводило его присутствие рядом со мной. Мое тело жаждало его прикосновений. Мое сердце тянулось к нему, готовое впитывать любую милую, исходящую от него ерунду. А мой рот изгибался от плохо сдерживаемой улыбки и не мог скрывать радость, которую я ощущала всякий раз, когда он обращал на меня свое рассеянное внимание.

– Ничего, – ухмыльнувшись, я плотно закрыла сумку и засунула ее под ближний ко мне подлокотник.

– Ничего, да? – Ганс покосился на меня дьявольски хитрым глазом, протянул длинную татуированную руку и схватил сумку.

– Нет! – закричала я, отнимая у него свою когда-то пушистую, а теперь довольно потертую сумку с унылыми, полинявшими тигриными полосками. – Пусти!

Ганс рассмеялся и ткнул меня свободной рукой под ребра. Я скорчилась в конвульсии.

– Да блин! Не смей меня щекотать! – заверещала я.

– Так что же у тебя там, детка? – Тык, тык.