Рок-звезда

Я чувствовала, что не могу дышать. Моя грудь вздымалась, как будто целая гора всего того, что я не хотела замечать раньше, вдруг стала слишком тяжела, чтобы продолжать нести ее. Дело было не только в этой девице. Это был вопрос, могут ли его губы быть призом для победительницы поцелуйного конкурса. Вопрос, сколько девушек целовало его, а я даже не знала об этом. Вопрос, сколько этих девушек приходило за сцену на других концертах этим летом и что там происходило, когда меня не было рядом, чтобы этому помешать. Это была какая-то бесконечная разверзшаяся передо мной серая зона. И все это рухнуло на меня в одночасье целой лавиной неуверенности.

Начав задыхаться, я сделала шаг назад.

– Я… Я больше так не могу.

Я сама была в шоке, услышав собственные слова, но это была правда. Я больше так не могла. Это пожирало меня. Мою самооценку. Мое психическое здоровье. Я чувствовала, что схожу с ума.

Ганс стоял, замерев, потрясенно раскрыв рот.

– Ганс, я тебя люблю. Я, блин, так сильно люблю тебя, что не могу видеть всю эту херню, знать, что она происходит, знать, что никто, кроме меня, не считает это чем-то важным. Я больше не могу делать вид, что это меня не убивает. Не могу притворяться, что не лежу по ночам без сна, думая, скольких девушек ты там целовал, пока меня не было рядом. Сколько еще шлюшек пролезло в твою гримерку. Что они там у тебя лапали, когда меня не было рядом, чтобы прогнать их, – у меня задрожал подбородок, и я сердито ткнула пальцем в сторону зала. – Я просто больше не могу, Ганс. Прости. Я просто… просто, на хрен, слишком ревнива, чтобы быть твоей девушкой.

Я развернулась, собираясь дойти до своей машины, включить кондиционер, запереть все двери и плакать там, пока не умру, но тут пара здоровых рук обхватила меня поперек туловища.

Ганс развернул меня, и мы снова оказались лицом к лицу. Он стоял передо мной на коленях и смотрел на меня блестящими подведенными глазами.

– Детка, прости меня. Черт, мне ужасно жаль. Я просто идиот, – его обычно мягкий голос звучал так искренне, что, казалось, вот-вот сорвется. – У этой девки был пропуск журналиста, и она сказала, что она с радио, 105-й канал, и хочет быстро взять интервью. Я просто собирался присесть с ней и ответить на пару вопросов, пока ты не придешь, но когда мы начали разговаривать, стало ясно, что ни с какой она не с радиостанции. Просто фанатка, которая достала пресс-пропуск и хотела автограф.

– Ну, мне показалось, она хотела кое-что еще, кроме автографа, – не удержалась я.

Несмотря на то что Ганс очевидно раскаивался, та же история повторялась из раза в раз.

– Би, клянусь тебе, я не знал. Я был уверен, что она хочет взять интервью, – Ганс изо всех сил замотал головой.

– Ганс, это именно то, о чем я говорю. Ты, блин, такой наивный, что не понимаешь, что все эти девки бегают за тобой, до тех пор, пока они практически не оседлают твой член! А я не могу быть рядом двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, чтобы гонять их. Сам же ты, что очевидно, для этого не годишься.

Злобно шипя ему эти слова взбешенным, обвиняющим тоном, в глубине души я знала, что он ничего не мог с этим поделать. Он не был виноват в происходящем. Он был чересчур добрым и милым и ни в ком не видел плохого. Именно за это я в него и влюбилась.

Как нас учили на курсе по межличностным коммуникациям, у нас с Гансом было то, для чего есть специальный термин – смертельное влечение. Это явление, когда те же качества, что привлекают тебя в ком-то, являются для ваших отношений гибельными. Я обожала, каким Ганс был добрым, нежным и романтичным. Всякий раз, как он обхватывал меня своими татуированными ручищами, я чувствовала себя так, как будто на меня надели шубу, сделанную из теплых живых щенков, которые хором поют мне признание в любви. Единственной проблемой было то, что с Гансом себя так чувствовали примерно все. Даже Круэлла де Виль не отказалась бы примерить это щенячье пальто.

– Пусти, Ганс. Тебя там поклонницы ждут.

Как я ни была зла, выражение ужаса и отчаяния, появившееся у него на лице после этих слов, вызвало у меня желание взять обратно все свои слова. Ганс Оппенгеймер был не человек, а единорог. Выдумка. Волшебный принц из сказки. Мне каким-то чудом повезло заполучить плохого парня в татуировках, с золотым сердцем и свинцовым членом, и что же я делаю? Вызываю у него комплекс вины, пока он стоит передо мной на коленях среди окурков и осколков лампочек?

Это он должен был меня бросить.

Я раскрыла рот, чтобы забрать свои слова, но из него вырвался только изумленный вскрик, потому что Ганс изо всех сил обхватил меня руками за талию и зарылся в меня лицом.

Не отпуская моего туловища, он немного повернул голову набок, только чтобы проговорить:

– Не уходи, детка. Пожалуйста. Ты не можешь. Я понимаю, что ты видишь всех этих фанаток и групи, но я-то их не вижу. Клянусь. Я просто вижу людей, которые не ты, и тебя. Вот и все. Все остальные – просто ходячие, говорящие куски плоти, от которых надо избавиться, чтобы прийти к тебе.