Усилив хватку, он заговорил громче и возбужденнее.
– А хочешь знать, почему я теперь больше не смотрю на тебя, когда на сцене? Потому что я не могу, Би. Я не могу даже смотреть в зал, потому что там всегда найдется какой-то урод, который хочет купить тебе выпивку в баре, или увести в уголок, или прижаться к тебе своим хреном, когда ты в первом ряду. И ты считаешь,
Подняв голову, Ганс вперил в меня безумный, сердитый взгляд, которого я у него раньше не видела.
– Да всякий раз, когда я торчу там, наверху, я каждые пять минут вижу какую-то херню, и мне так и хочется прыгнуть в толпу и засунуть зубы этого придурка ему в глотку, – его голос все мрачнел, Ганс крутил в руке подол моего хлопкового платья. – Это так сбивает с ритма, что я вообще не могу туда смотреть. Меня хватает, только чтобы сжать зубы и стараться не отвлекаться от музыки. Я так хочу защитить тебя, а вместо этого не могу ни хрена сделать там, наверху.
Когда до меня дошли слова Ганса, я чуть не утонула в слезах, потекшей туши и облегчении. Я обхватила его лицо обеими руками и подтянула вверх, к своим мокрым соленым губам. Я покрыла его поцелуями, в то же время осознавая, что проблема не в Гансе. Он-то был еще лучше, чем я боялась. А вся проблема в том, что я просто его не стоила.
Ганс целовал меня в ответ так, словно я была последним колодцем в Сахаре, и я решила, что с ревностью и неуверенностью в себе надо завязывать. Ганс очевидно любил меня, если был готов стоять на коленях на выбитых зубах, пустых шприцах и битом стекле только ради того, чтоб я от него не ушла. Пришло время принять его любовь и преодолеть свои заморочки.
Прервав поцелуй, Ганс прижался лбом к моему лбу. Обхватив мое лицо своими огромными грубыми руками, он сказал:
– Я хочу, чтобы ты переехала жить ко мне.
– Что?
Ганс слегка отстранился, ровно настолько, чтобы взглянуть в мои застывшие, моргающие глаза.
– Ты говоришь, что больше так не можешь. Что ты слишком ревнуешь. Отлично, я тоже. Я хочу, чтобы ты была только моя, – кадык на его шее ходил вверх и вниз. – С тех пор, как ты вернулась домой, я уже чуть ума не лишился, на фиг. Я хочу каждое утро просыпаться рядом с тобой. Я не могу больше ждать. Возвращайся.
Каждый квадратный сантиметр моего тела отчаянно защипало от радости, которую я пыталась скрыть, но которая выплескивалась из моих пор. Даже глаза щипало от слез, которые набежали, затеняя зрение. Без единого слова я сунула руку в сумку и, прикусив нижнюю губу, вручила Гансу красный конверт, который он только что подобрал.
– Что это? – спросил он, любуясь каллиграфически выписанным собственным именем. Когда я не ответила, он оторвал край и вытащил самодельную открытку со словами
Я смотрела, как на его лице сменяют друг друга миллион различных эмоций, по мере того как он листает ее содержимое – брошюру Деревни Холостяков в центре города, стопку сотенных купюр, достаточную для того, чтобы внести залог за однокомнатную квартиру, и, наконец, дурацкий стих, который я написала еще до того, как «Фантомная Конечность» вышла в радиоэфир. До того как я убедила себя, что рок-звезде не нужна живущая с ним подружка. До того, как я сделала шаг назад.
Добежав глазами до самого низа страницы, Ганс приподнял проколотую бровь, а уголки его губ поднялись и изогнулись, отчего на небритых щеках появились две прелестные ямочки.
– Что все это значит? – тихо спросил он, поднимая свои подведенные голубые глаза навстречу моим.
– Это значит «да».
31
Взяв меня за руку и ласково водя большим пальцем по моей ладони, Ганс пошел провожать меня до машины. Я оставила ее примерно за километр, но мне бы хотелось, чтобы это было еще дальше. Я хотела, чтобы эта прогулка не кончалась.
Влажный воздух окутывал нас, как теплое, толстое одеяло. Все клеточки моего тела пели в унисон с цикадами. Все молекулы плясали в свете уличных фонарей. А мое сердце трепетало с каждым взмахом длинных черных ресниц Ганса, когда я ловила на себе его улыбающийся взгляд.