– Я хотел сделать тебе сюрприз.
Я еще сильнее обхватила его руками и ногами и прижалась лбом к его лбу.
– Тебе понравилось? – спросил Ганс.
Я кивнула, и ему тоже пришлось наклонить голову вместе со мной.
– Обожаю ее. И
– Я тоже люблю тебя, детка.
Мое сердце набухло, и эмоциональная часть Ганса последовала за ним, вспухнув прямо между нами. Он теснее сжал мою задницу, прижал меня к себе еще ближе и поцеловал так, словно мы были в комнате только вдвоем.
Припев моего самого лучшего подарка на свете все еще звучал в голове, пока Ганс нес меня в комнату Мэдди и захлопывал дверь за нами ударом ноги.
И ах, как я его любила – на усеянном пони покрывале Мэдди.
И пускай я не получила на день рождения ни торта, ни свертков с подарками. Никто не спел мне «С днем рожденья» и не зажег восемнадцать свечек. Но когда Ганс лежал поверх меня в том самом месте, где все это началось, ничего не имело значения. Я уже получила самый лучший подарок, о котором только могла мечтать.
А еще он написал мне песню.
30
Едва «Падающую звезду» начали исполнять по радио, концертное расписание группы резко изменилось. Их не только стали приглашать на все проходящие летние рок-фестивали, но даже места, где они раньше играли на разогреве, теперь хотели видеть их основными выступающими. Я была страшно рада за Ганса, но сама я взяла очень много курсов на летний семестр, да еще продолжала работать на полставки, и теперь, со всеми его разъездами, мы могли видеться только перед и после его местных выступлений.
И даже эти местные выступления заметно изменились. Мы больше не пили виски у черного хода, расшвыривая мусор вокруг. Теперь мы пили виски в комнате отдыха, куда то и дело заходили какие-то люди, чтобы договориться об интервью, прослушивании или фотосессии. То есть фактически я пила виски, а Ганс работал.
Известность также принесла с собой новую породу поклонниц –
Стоять возле сцены в ожидании, пока на нее выйдет «Фантомная Конечность», всегда было довольно противно, но стоять там среди взрослых теток, чьи майки с эмблемой «Фантомной» казались заметно севшими – так они обтягивали их изгибистые тела, – было практически невыносимо.
Среди них я казалась невидимой.
Ну, хотя бы в тот вечер на мне было платье. Пускай оно было черным с маленькими белыми черепами, и я дополнила его своими бойцовскими ботинками, но это был мой самый девчачий наряд класса примерно с пятого.
Когда огни в зале погасли, а толпа ломанулась к сцене, я обнаружила, что меня оттеснили примерно ряда на четыре еще до того, как парни успели занять свои места.
Первые четыре ряда стояли настолько тесно, что я не могла протиснуться сквозь них, так что я вместо этого стала пробираться к краю толпы. Я была со стороны Ганса, всего метрах в пяти от сцены, достаточно близко, чтобы разглядеть панику на его лице, когда он взглянул на первый ряд и не увидел там меня. Я заорала его имя и замахала руками – как раз вовремя, чтобы успеть привлечь его внимание до того, как Трип начнет свои разговорчики с толпой.
Когда глаза Ганса отыскали меня, клянусь Богом, у меня подогнулись коленки. Их менеджер уговорил его начать подводить глаза на концертах, и результат был просто сногсшибательный. Мне дико хотелось взбежать на сцену и стереть эту подводку к чертям.
Ганс улыбался мне, а подведенные голубые глаза сияли во тьме. Татуированная рука, обхватившая тело блестящей красной гитары, напряглась, готовясь к работе. Широкий ремень в заклепках, поддерживающий его свободные штаны, поблескивал при движении. И тут наш контакт прервался. Начав играть, Ганс опустил взгляд – и таким он и останется до конца концерта.
Ну, надо думать, кроме поцелуйного конкурса.
Но я больше не смотрела на эту херню. Звуки канкана становились для меня сигналом, чтобы уйти оттуда на фиг. Я уходила пописать, покурить, купить выпивку, сунув бармену свой фальшивый документ, проверить свою чековую книжку все что угодно, лишь бы не видеть чужих губ на лице своей родственной души. Обычно это значило, что меня успевали как следует облапать по пути от сцены и обратно, но это было неважно. Все равно меня было особо не за что хватать.