— За что? Ради сережек и ожерелья? Знаешь, эти грабители просто идиоты, они даже не посмотрели на мои пальцы. — Рафилла вытянула руку, любуясь кольцом с огромным бриллиантом, подаренным Жоржи. — Мой бриллиант остался при мне.
— Это здорово.
— Но на самом деле это не имеет значения, не так ли? Жоржи может купить мне дюжину таких бриллиантов, для меня ему ничего не жалко.
— Тебе повезло. Во всяком случае, уж гораздо больше, чем с Эдди Мафэром, который грабил твою семью и проигрывал все деньги.
— Я тоже так считаю.
Одиль опустилась на колени возле кровати и сказала:
— Мы скоро уезжаем, но я взяла с Руперта клятву, что мы снова приедем сюда к тебе на свадьбу. Ты уже решила, когда она состоится?
Рафилла покачала головой.
— Мы с Жоржи обсудим это. И, естественно, как только решим, ты первая об этом узнаешь. Разве когда-нибудь было не так?
Одиль улыбнулась.
— Надеюсь. Я очень хочу присутствовать на твоей свадьбе.
Через две недели произошедшая на карнавале драма была уже забыта. Только шрам на щеке напоминал Рафилле, что ее жизнь могла бы оборваться в результате насилия. Это заставило ее серьезно задуматься над своим будущим и над тем, чего же она действительно хочет. Огромным событием в ее судьбе было рождение Джон Джона, но на самом деле в этом не было ничего выдающегося — миллионы женщин рожали детей каждый день. Хочет ли она выйти замуж за богатого человека и жить в безопасности и роскоши? Жоржи продолжал настаивать, что пора назначить день свадьбы, хотя Рафилла уговаривала его подождать.
Нет. Ей стоит попытаться самой чего-то добиться в этой жизни, прежде чем повторно выйти замуж.
Каждый день Рафилла просыпалась с мыслью что-то предпринять, пока однажды ее не осенило. Что у нее действительно получается хорошо? Что она по-настоящему любит?
— Жоржи, — очень тихо произнесла она, — я решила стать певицей.
Жоржи еще не совсем отошел ото сна.
— Не понял…
— Певицей, — медленно повторила она. — Эстрадной певицей.
Жоржи сел на кровати.
— Ты хорошо себя чувствуешь?
— Просто великолепно.
Желая развеселить ее, Жоржи сказал:
— Если тебе это нравится, дорогая, то можешь делать все, что хочешь.
Рафилла нахмурилась.
— А мне и не требуется твое разрешение.
— Это я понял. Просто решил дать тебе свое благословение.
Иногда Жоржи проявлял очень редкую для мужчины понятливость. Так было не всегда, но в последнее время он стал гораздо мягче.
Последующие месяцы прошли в радостном возбуждении. Теперь, когда она решила, что будет делать, дороги назад не было. Карьера певицы была правильным выбором, это даже как-то сближало ее с отцом. Он был одним из самых известных в мире оперных теноров, и, возможно, она унаследовала часть его таланта, хотя опера — не ее стиль. Рафиллу больше привлекали мягкие, веселые и ритмичные звуки самбы в сочетании с легким джазом.
Ее отец был страстным коллекционером пластинок, собирал блюзы и джаз. Особенно он любил Билли Холидей, Дайану Вашингтон и Сару Вон. Рафилла сохранила коллекцию отца, ее всегда привлекали глубина и мелодичность голосов этих певцов. Ее не интересовала современная музыка, такие течения, как „хэви-метал“ и „панк-рок“, она считала их слишком грубыми. А вот изюминка бразильской музыки в сочетании с мягким джазом и блюзами очень ей нравилась, а кроме того, эта музыка очень хорошо подходила к ее низкому, слегка хрипловатому голосу.
Жоржи хотел помочь ей, но Рафилла решительно заявила, что не нуждается в этом. Если уж она собиралась достичь чего-то, то надо опираться только на собственные силы или вовсе не затевать новое дело. Жоржи скрепя сердце прекратил предлагать свою помощь, предоставив Рафилле полную свободу действий.
В двадцать три года Рафилла решила стать эстрадной певицей, твердо намереваясь добиться успеха на этом поприще.
БОББИ МОНДЕЛЛА
1983
Они сидели в офисе Николса Клайна, расположенном в пентхаусе. Бобби налил себе очередную порцию бурбона.
— Ты слишком много пьешь, — бесцеремонно заявил Николс. Он единственный позволял себе говорить с Бобби в подобном тоне. Остальные бегали перед ним на задних лапках.
— Вот как? Можешь подать на меня в суд, — съязвил Бобби.
— Посмотри на себя в зеркало, — не сдавался Николс, — у тебя мешки под глазами, а сами глаза красные, как у бойскаутов, ночующих в палатках.
— Очень остроумно, приятель.
— Ты совсем распоясался.
— Не пори чепухи. Ни у кого нет ко мне претензий.
Николс откинулся на спинку сделанного на заказ кожаного кресла.
— Ты должен быть на фотовыставке Лейбовица. Фотография на обложке журнала „Роллинг стоун“ до сих пор значит очень многое.
— Тухлая затея, мне это не нужно, — уверенно заявил Бобби.
По мнению Николса, Бобби уверовал в то, что может обойтись и без рекламы.
— Фотография на обложке журнала „Роллинг стоун“ всегда нужна тебе, не забывай об этом.
— Да, а где это написано? — с вызовом бросил Бобби.
— Мелким шрифтом на твоей заднице.
— Ты превращаешься в комедианта, Николс.
— А ты — в идиота.