Рохля Несчастливчик – первый пулинский путешественник

Хоблин напоследок рыкнул что-то невразумительное, нехотя убрал оружие и с гордо поднятой головой (а хотелось — пальцем) направился прочь от этого проклятого места. Паучиха, похватав скарб и укоризненно покачав головой, догнала товарища.

Сначала друзья увидели закат. Такой ослепительно яркий, что у Люссси разом заболели все глаза. Она опустила взгляд под ноги и всего через десяток шагов со всего маху влетела головой в шершавый ствол векового дерева. Судя по ругани, донесшейся справа, Эшши постигла та же участь.

— Уху! Кто здесь?

— Вес-с-сь план на с-с-смарку, — прошипела арахнидка.

— Это мы, первый пулинский путешественник и прекрасная заколдованная принцесса! — проорал хоблин, и сам ошалел от собственной импровизации.

— И что вам тут на… уху… надо?

— Совиная мудрость известна по всей долине! И если где-то существует достаточно могущественный колдун, то только в вашем благословенном городе!

— Уху, — то ли согласился, то ли просто ухнул стражник.

— Пус-с-стите нас-с-с, пожалуйс-с-ста! Я как рас-с-сколдуюсь, осыплю вас-с-с золотом и полевыми мыш-ш-шами!

Сверху задумчиво пошуршало и затихло, а из густой кроны полилась странная, незнакомая, но вполне приятная слуху музыка.

— Уху. Ладно, забирайтесь. У нас сегодня… уху… праздник. Только про золото, про золото не забудь, — все еще невидимый собеседник замялся, тщательно подбирая следующее слово, и наконец выдал: — красавица.

Люссся зарделась и принялась плести веревочную (вернее, паутинную) лестницу.

Глава 13 Как тут не растаять?

Едва ноги и лапы спутников коснулись твердого настила из плотно переплетенных прутьев и веток, до их слуха донеслось мелодичное бархатистое пение.

— Правда… уху… красиво?

Большие янтарные глаза сурового стражника заволокло соленой влагой. Люссся кивнула, завороженная не столько роскошным голосом, сколько вопиющей бредовостью текста. А Эшши Рох впервые пожалел, что боги наградили хоблинов такими большими и чуткими ушами.

Со спины сорвал ветер мой пиджак,
Я хотел быть пони, но вышло всё не так,
В мире нет места для поющего осла,
И теперь в небеса меня птица унесла-а-а!
Разбежавшись, прыгну под сову-у-у,
Вот я был и вот меня не ста-а-ало,
И когда услышишь ты как я-а-а пою-у-у,
Тогда поймешь, кого ты потеряла.
Быть таким, как все с детства не умел
Видимо такой в жизни мой удел,
А она выбрала Рохлю хоблина,
Никогда б не смогла полюбить осла-а-а!.
Разбежавшись, прыгну под сову-у-у,
Вот я был и вот меня не ста-а-ало…

— Кто это поет? — внезапно осипшим голосом спросила арахнидка.

— Настоящие… уху… звезды! — с нескрываемым восторгом прошептал стражник, чтобы не заглушать певца. — Музыкальная группа “Осел и кнут”. Они совсем недавно… уху…

— Ну ш-ш-што они “уху”, это я и так виж-ш-шу! — прошипела Люссся и решительно направилась в сторону сцены, грозно топая всеми лапками.

Рохля Несчастливчик, с трудом справившись с охватившим его оцепенением, опрометью бросился за подругой.

— Что ты собираешься делать?!

— Я его убью!

— Но мы же пришли его спасать!

Аргумент был веским, и паучиха остановилась, всерьез обдумывая сложившуюся ситуацию. Хоблин воспользовался возможностью отдышаться, но, вспомнив припев баллады, запыхтел еще сильнее.

— А знаешь… — начал было он, но был безжалостно перебит на удивление деловитыми и спокойными рассуждениями спутницы:

— Мы пришли с-с-спасать осла, которого муч-щ-щают и убивают. Давай так: я его буду муч-щ-щить и убивать, а ты — спас-с-сать. По рукам?

— Я тут подумал… — Эшши замялся, стараясь не выдать непрошенной и, чего греха таить, глупой ревности. — А давай это я буду убивать и мучить, а ты — спасать?

— Да не хочу я его спас-с-сать! — возмутилась Люссся.

— Вот жмряк! Я теперь тоже не хочу.

— Тогда сориентируемс-с-ся на мес-с-сте. Может прос-с-сто морду набьем.

Хоблин в очередной раз восхитился мудростью подруги. Воистину, женщины умеют себя вести в критических ситуациях! Ну иногда… Некоторые… В некоторых критических ситуациях…

Идти оказалось совсем недолго, совиный город поражал размерами, только если смотреть на него снизу: бредешь по лесу, бредешь, а неба все не видно. Но от главного входа (влета?) до центральной площади не было и тысячи шагов, Рохлиных, разумеется, а потому спутники очень скоро увязли в пернатой толпе.