Рохля Несчастливчик – первый пулинский путешественник

Так прошел час, затем еще один. Танец сменялся другим, почти таким же, девы не уставали и не сбивались с одного им ведомого ритма, и Люссся начала задремывать, загипнотизированная спокойными, повторяющимися движениями и размеренным темпом этих плясок. Уже проваливаясь в мягкую, уютную тьму, арахнидка непроизвольно дрыгнула лапкой, и раздался оглушительный треск: это сломалось в месте удара маленькое, совсем тонкое, сухое деревце.

Девушки замерли. Несколько бесконечно долгих секунд смотрели они в темную чащу, чаща, замершая в испуге, смотрела на девушек. И тут от стайки танцовщиц отделилась одна, невысокая и вся какая-то округлая, подошла к самым кустам, храбро их раздвинула и звонко рассмеялась.

— А от кого ты тут прячешься?

Люссся, не встречавшая прежде храбрых голых девиц, совсем растерялась, оранжевые пятнышки залились румянцем смущения.

— Я… это… так…

— А я Алайя, очень приятно, Яэтотак! — взвизгнула девица, и поляна озарилась дружным заливистым смехом.

— Люссся.

— Что?

— Меня зовут Люссся.

— А-а-а, — ехидно сощурившись, протянула Алайя, — а я думала, Яэтотак. Пойдем плясать с нами!

— Я… не могу.

Арахнидка помахала лапками, демонстрируя полную танцевальную несостоятельность.

— Ерунда! — отмахнулась девушка и потащила новую подругу под яркий свет луны.

Люсссю тут же окружили, и полилась волшебная песня, и взлетели из высокой травы прячущиеся прежде светлячки. Золотые огоньки окутали паучье тело, завихрились синекрылые бабочки, поднялся теплый, чуть пряный ветер, меняя течение времени и судеб. Спустя минуту все стихло: насекомые вновь попрятались под широкие листья ракунки (1), замолкла тягучая, нежная мелодия, замер густой и сладкий ночной воздух. Посреди поляны, в кругу юных прекрасных девушек, стояла такая же юная и прекрасная Люссся.

(1) Ракунка — ракун-трава, используется мелкими воришками в сушеном виде как талисман на удачу. Серьезные воры и маги ракун-травой брезгуют. Длинные бледно-лиловые волосы с редкими звонко-рыжими прядями ниспадали на обнаженные плечи, а вместо мохнатых суставчатых лап красовались стройные девичьи ножки.

Глава 10. Я же не эта, ик, как ее?

Рохля окинул выразительным взглядом многоногую мохнатую фигуру подруги и скептически приподнял правую бровь. Люссся фыркнула и дерзко вздернула жвала, мол, сначала дослушай, а потом уж решай, верить или нет.

— Ладно, ладно, — махнул рукой хоблин, — извини, продолжай.

И паучиха продолжила.

У русалочьей магии есть два непременных условия: ясный свет луны и полное отсутствие случайных и не очень свидетелей. При этом свидетельницы никакого вреда волшебству не наносят, никто не знает, почему. Может, дело в том, что жертвами озерных дев традиционно становятся только мужчины, а может, в чем-то другом, этого не помнят даже самые старые русалки.

Поначалу никто и не думал привязывать спящего Эшши к дереву, честно говоря, о нем и вовсе забыли. Девушки невесть откуда достали большие глиняные кувшины с крепленым вином, а Люссся наловила и пожарила к нему улиток. Пиршество получилось — заглядение! Веселые песни, треск веточек в костре, душистый хвойный дым, сладкое вино, изысканные закуски и, разумеется, страшные байки.

— А он ка-а-к ухватит за хвост, ик, — замогильным голосом вещала тоненькая рыжая Осха, страшно выпучивая глаза. — И говорит, ик, исполни три моих желания, а не то, ик, съем!

— И что ты сделала? — Паучиха подалась вперед, испуганная и взволнованная, жадно впитывая каждое слово.

— А что я, ик, сделаю? Я же не рыбка эта… как, ик, ее?

— Золотая, — подсказал кто-то за пределами светового круга.

— Да, эта, она, золотая которая. Я, ик, желания исполнять не умею, кроме разве что, ик, самых низменных. Но я ж не эта, ик, как ее?

Тот же голос подсказал, и половина русалок звонко расхохотались, остальные отчаянно покраснели. Люссся, прежде всегда избегавшая шумных сборищ, веселилась больше всех.

Из-за леса лениво выползла вторая, зеленая, луна — предвестник скорого рассвета. Голоса стали тише, байки короче и печальнее, где-то у самого озера проснулась и огласила округу радостной трелью самая ранняя пташка.

— Когда ночь кончится, я снова стану собой? — полуутвердительно и очень грустно спросила паучиха, уже зная ответ.

— Или раньше, если твой парень проснется и нас увидит, — пискнула Алайя.

— А давайте его, ик, к дереву привяжем. Лицом к лесу! Ик!

Русалки рассмеялись, поначалу не слишком искренне, скорее из вежливости, но с каждой секундой серебряные колокольчики девичьего хохота становились все задорнее и звонче.

— А давайте! — внезапно решилась пьяненькая Люссся.

Глава 11. Иногда героизм не в геройствах

Хоблин молчал так долго, что покаявшаяся во всех грехах Люссся уже успела пожалеть о своем покаянии. Да, некрасиво вышло, но ведь у нее впервые в жизни появились такие подруги, которые… А, впрочем, мальчикам не понять.

— Я понимаю, — вздохнул Рохля и встал.