Рокот

Слабые ноги волочились за ней как чужие части тела, привязанные в нагрузку. Кожа на коленях и голенях сдиралась с жалящей болью, но Марьяна все двигала и двигала свое тело вперед. Куда – не знала сама.

– Помогите, – через хрипоту простонала она. – Кто-нибудь.

Туфли слетели с нее еще в машине, подол тонкого платья порвался, зато плотный пиджак спасал от ссадин локти – на них Марьяна возлагала все надежды. Она тащила себя, цепляясь локтями за асфальт, напоминая ослабевшую и исклеванную птицами гусеницу. Но пока двигались локти, она могла надеяться на спасение. Еще могла.

Минут через десять (а может, больше) она обессиленно перевалилась на спину и замерла. Сверху на нее смотрело черно-сизое звездное небо, свет луны пробивался через дымку тумана.

В уголках глаз Марьяны собрались слезинки, скользнули по вискам, защекотали мочки ушей. Она представила себя в руках Егора, вежливого садиста Егора, и ей вдруг до рези в животе захотелось раствориться, чтобы не терпеть больше унижений от этого инквизитора.

– Полина, – прошептала она в небо. Прикрыла глаза. – Найди меня… найди. Я хочу, чтобы ты нашла меня…

Марьяна надеялась, что ее озлобленная тетя покажет свою сущность. Именно сегодня, как никогда, Марьяна ждала ее страшного появления. Но Полина так и не пришла, словно исчезла, словно отказалась мучить и без того измученных людей. Исчезла тогда, когда была так нужна.

Марьяна смотрела в небо. Никто не спасет ее, да и сама себя она не спасет. Не сможет предотвратить своего заключения в машине Егора, вновь очнется в его объятиях, а он будет гладить ее по волосам и сбривать их под монотонные философские разъяснения и жужжание машинки.

Машинки.

Рука скользнула вверх, к голове, все дальше и дальше, к затылку. Марьяна нащупала злосчастное устройство, что, как клещ, цеплялось за ее кудри. Она кое-как сдернула его вместе с клочком собственных волос и поднесла к лицу.

«Сломай ее, сломай эту машинку, – заухало в голове. – Сделай хотя бы это, раз сбежать не можешь».

Смысла ломать машинку не было. Как только Гул закончится, все вернется в исходное положение, а значит, машинка – тоже. Она вернется в руки Егора и будет исправно работать, как раньше.

«А ружье? – подсказала память. – Помнишь, ружье? То, что со знаком? Оно не потеряло своего свойства даже после Гула. Помнишь?»

Ружье Константина Михайловича Марьяна помнила отлично. Во время Гула смерти Стас сделал из него выстрел, и по всем правилам патрон должен был вновь вернуться на место, но в стволе была пустая гильза. Значит, ружье сохранило свои свойства, вернувшись из Гула.

И с машинкой можно попробовать.

Марьяна сжала ее крепче, перевернулась на живот. Приметив чуть поодаль камешек с острым краем, она поползла к нему. Ушло на это минуты две. Марьяна торопилась – Гул мог закончиться в любую секунду, а часов перед глазами у нее не было.

Напрягая мышцы, она принялась нацарапывать на корпусе устройства круг, терла острием камня по пластмассе изо всех сил. Проверяла пальцем глубину линии и снова терла. Как только почувствовала, что круг стал хорошо заметен, уткнула острие в середину эмблемы и с нажимом провернула, оставляя заметную точку.

Нарисовав знак, Марьяна вынула из машинки насадку и сунула в лезвия камень. Послышался хруст. И только тут возникла шальная мысль: а что, если нацарапать знак на самой себе? Тогда, возможно, сама Марьяна сохранит возможность двигаться и сможет оказать Егору сопротивление, ведь он этого совсем не ожидает.

Она бросила машинку и камень. Ногтем большого пальца впилась в кожу у сгиба локтя другой руки, до крови ее расцарапывая, но успела сделать лишь маленький порез.

От отчаяния Марьяна выкрикнула:

– Ненавижу тебя! – И эхо отозвалось по пустому двору.

Она продолжала лежать…

* * *

…на заднем сиденье белого «Тахо» и не моргая смотреть на часы. Они показывали 23:01. Егор смеялся и водил по голове Марьяны машинкой. Но та не издавала ни звука.

Следом оборвался и смех.

– Эй! – Возглас Егора переполняли возмущение и недовольство.

Машинка не работала.

Егор дернулся, постучал ею о ладонь, потом о сиденье, включил и выключил.

– Интересно, – хмыкнул он. – Кажется, вселенная не желает лишать тебя твоей шевелюры. Что ж… – Егор бросил машинку на пол. Смахнул с Марьяны клочки волос, которые уже успел сбрить, и осторожно уложил ее на спину, сообщив: – Стрижка отменяется, повезло тебе. Но у нас еще три часа свободного времени. Заедем перекусим? Точнее, ты полежишь тут, а я перекушу. На улице Вернадского есть отличный ресторан, «Булгаков» называется. Тут недалеко. Как раз по дороге Стасику сообщение отправлю, вместе с твоим видеообращением. Вот он обрадуется.

Марьяна смотрела в потолок и ненавидела себя за глупое желание сократить путь через дворы. Это роковое решение стоило ей не только свободы и волос, оно могло стоить Стасу Платову жизни.

Второй момент, который мучил Марьяну, – это страх. Страх не перед Егором и его извращенными пытками, нет. Страх узнать ответ на вопрос: куда подевалась Полина и чем она была так занята во время Гула смерти? На что же она потратила сегодня все свои силы?