Рокот

– Он вышел, – сообщила Марьяна. – Мы не стали тебя ждать, чтобы время не тратить, и показали ему магнитофон и книгу. Он на все это долго смотрел и…

– …ничего не вспомнил, – дополнил Роберт с разочарованием. – А потом заявил, что ему надо выйти… э… подумать… – Пока Роберт произносил слово «выйти», в его глазах росло беспокойство, как только он сказал слово «подумать», то окончательно понял, что произошло.

– Вот черт! – Стас скинул с себя неудобные шлепанцы и босиком рванул на улицу.

* * *

Константин Михайлович сидел на земле, прижавшись спиной к калитке. Ствол ружья подпирал его подбородок.

Стас насилу удержал себя от вопля и замер у двери: любое резкое движение могло спровоцировать выстрел. Он спустился с крыльца и, неслышно ступая по холодной, увлажненной туманом тротуарной плитке, произнес с предельным безразличием:

– Думаю, не нужно этого делать.

Константин Михайлович не повернул головы, только крепче сжал цевье.

Рядом у его ног лежала потрепанная книга Брэдбери, и бормотала «Электроника»:

– Смотри, Пол, сколько одуванчиков, там, дальше. Видишь? Красиво? Да-да, точно… Я их тебе уже дарил. Однажды даже в виде вина.

Следом зазвучал смех, беспокойный и принужденный.

В свете прожекторов Стас увидел, что мужчина плачет. Его лицо блестело от слез. Стас и понятия не имел, что нужно говорить в таких случаях, но шаг за шагом приближался к Константину Михайловичу. Мужчина, казалось, не замечал его.

Подойдя ближе, Стас услышал, как он шепчет:

– От моего сердца к твоему солнцу… твоему солнцу… со-о-олнцу…

Стас нахмурился. Что рыболов вспомнил? Он ведь явно что-то вспомнил.

– Не нужно, уберите ружье, – сказал Стас. Тихо, но твердо. – Вспомните о детях. Настя, – он сделал паузу, – Дима. – И снова пауза. – Кеша. Если вас не будет, им придется вернуться обратно, откуда вы их забрали. Вы не имеете права обрекать их на это. Вы не имеете права. Не имеете. Права.

Мужчина поднял на Стаса глаза, опухшие и все еще слезящиеся.

– Это я. Это я… я… я. Это я. – Он затрясся. – Моя Пол. Моя Пол. Что я натворил… я ведь не хотел… господи, Пол, я не хотел…

Стас остановился от него в паре шагов. Голые ступни холодил бетон дорожки.

– Что вы натворили?

– Я не помнил, я ничего этого не помнил. – Лицо Константина Михайловича внезапно исказилось гневом, побагровело. – А ты… ты пришел и заставил меня вспомнить. Я не хочу этого помнить! Не хочу! – Он перехватил ружье в другую руку, вскочил на ноги и направил дуло на Стаса. – Верни мне мое забвение! – закричал он. – Верни мне его! Верни!

В это время «Электроника» у калитки громко скрежетала и издавала звуки льющейся воды.

Стас попятился, выставил ладони.

– Послушайте… послушайте, мы ведь не хотели причинять вам боль, простите нас. Но Полина…

– Не произноси! Не произноси ее имя!

– Мы должны найти…

– Вы не найдете ее. Только я знаю, где она и что с ней случилось. – Мужчина подошел к Стасу. Ствол ружья уперся ему в голую грудь, ровно между отворотами халата. – Только я все знаю, потому что это я ее убил. Это сделал я… Я. Убил. Ее.

Внутри Стаса все похолодело. Он оцепенел, не зная, что делать дальше.

На него смотрел убийца Полины Михайловой, в его грудь упиралось ружье двенадцатого калибра, рядом, в ста метрах, бурлила река и плескалась рыба. Наверняка не нашлось бы места удачней для столь глупой смерти.

– Я всего лишь хотел, чтобы она закричала, понимаешь? – забормотал Константин Михайлович. – Понимаешь? Хотел ее напугать… хотел найти тот моток веревки, чтобы вытащить ее. Хотел вытащить ее, понимаешь? Хотел сделать это сразу же, как только она туда упала. Я искал… ехал по трассе, и машина… меня сбила машина. Это чертова машина! – Руки мужчины затряслись. – Я потерял память, свою чертову память. Я забыл, что оставил ее там… там, в темноте, там, в страхе, в холоде, в воде… Господи, господи… Пол… Она ведь не могла кричать, чтобы позвать на помощь, она не могла позвать на помощь… Она умерла молча. Молча. Господи. Она так и не закричала. Она никогда бы не смогла закричать, но почему я только сейчас это понял?..

Ружье сильнее вдавилось меж ребер Стаса, металл ствола уже порядком нагрелся от его кожи, а он продолжал выслушивать чудовищные откровения рыболова и не шевелился. В это время «Электроника» все скрежетала и скрежетала.

Потом скрежет стих, наступила внезапная и длительная тишина, и по ушам ударил гипнотический шепот:

«Забери его сердце… забери его сердце… забери его сердце…»

Услышав его, мужчина вдруг осклабился, его глаза заполонила сизая темень.

– Ну что? – прошептал он. – Готов умереть?

Стас сделал судорожный вдох.

И тут на его глаза легли теплые ладони, прикрыли веки. Кто-то легонько прижался к его спине и принялся напевать вполголоса, будто мурлыкал колыбельную:

– La-a-a-acrimosa di-i-ies illa…

Стас узнал голос Марьяны, и с ног до головы его прошиб мороз.

– Что вы делаете? – послышался озадаченный голос Константина Михайловича.