Роковая красавица

Между тем к Живодерке подбиралась весна. Еще стояли морозы, еще мели мартовские метели, выл ветер, колотя по гудящей крыше сучьями ветлы, и под утро домики оказывались заметенными до окон. Но в полдень солнце уже поднималось высоко, снег пластами сползал с повлажневших ветвей деревьев, уже по-другому пахла кора старой ветлы, веселее делались лица живодерцев. Длинная, холодная, надоевшая всем зима шаг за шагом отступала.

На Масленицу солнце снопами било в окна. Слепящий свет весело дробился на грифах висящих на стене гитар. По полу скакали солнечные пятна, на осколок Варькиного зеркала нельзя было взглянуть. С улицы слышались песни и радостный гам: ребятишки катали из липкого снега последнюю бабу. С кухни доносилось шлепанье теста и мощные басовые раскаты Макарьевны, распевавшей «Гей, матушка-солдатушка». Варька, выставив из дома парней и подоткнув выше колен старую юбку, взялась мыть полы. Ольга, всю ночь накануне промучившаяся кашлем, лежала с закрытыми глазами, запрокинув серое, осунувшееся лицо. Варька с тревогой посматривала на нее.

– Ты бы хоть сейчас заснула, – с досадой сказала она, вытирая локтем потный лоб. – Поспи, сделай милость, пока блины дойдут, а то… Илья!!! Да чтоб тебе, куда ты?

Варька замахнулась тряпкой, и Илья, с грохотом ворвавшийся в горницу в облепленных грязным снегом валенках, едва успел отпрыгнуть назад, в сени.

– Варька, выйди! – не обидевшись, позвал он. – Там на улице Масленицу провожают!

– Ну вот, только мне и дела… – пробурчала Варька, снова нагибаясь к ведру. Но едва за братом захлопнулась дверь, она бросила тряпку и подбежала к окну.

Ольга слабо улыбнулась, глядя на то, как Варька, плюща нос, прижимается к запыленному стеклу.

– Что там, девочка?

– Масленицу несут! – Варька подошла поправить ей подушку. – Вот я тебя сейчас к окошку поверну, сама посмотришь.

По Живодерке валила веселая орава молодежи – мастеровые, фабричные девчонки, половые из трактира «Молдавия», девушки мадам Данаи, подмастерья из ткацкой, студенты, цыгане. Вышедший за ворота Илья увидел смеющиеся глаза Гашки Трофимовой в новой шали поверх полушубка, Ваньку Конакова в расстегнутом на груди кожухе, Стешку, откусывающую от сложенного «конвертиком» блина. Под ногами у взрослых вертелась детвора. Вдоль по улице неслась залихватская песня на мотив «Барыни»:

Ах ты, Масленица, Масленица,

Сударыня-Масленица!

Куда тебя, Масленица, посадить?

Чем тебя, Масленица, угостить?