Роковая красавица

Только сейчас Илья заметил, что в комнате есть чужие. У круглого стола верхом на стульях сидели молоденький поручик Строганов и капитан Толчанинов – старый друг цыганского дома. А еще за столом расположился незнакомый Илье молодой человек – судя по сутулой фигуре и подслеповато моргающим из-под пенсне глазам, штатский. Он не принимал участия в общей беседе и, низко склонившись над столешницей, что-то быстро писал на измятом листке бумаги. Возле окна стоял князь Сбежнев. Яков Васильев подвел Илью прямо к нему. Остальные офицеры, кроме сидящего за столом человека, тоже подошли ближе.

– Вот он, Сергей Александрович. Сколько шума наделал, чертов сын.

– И не стыдно так говорить, Яков Васильич? – упрекнул Сбежнев. – Он ведь твою Настю от пистолета спас! Да, некрасивая история… Высший свет кипит до сих пор, у генерала Вишневецкого – удар, Натали Вишневецкая лежит с мигренью, помолвка – в клочья! Но Воронин сам виноват. Я, конечно, знал, что от него можно ждать подобного, но что он схватится за пистолет… Могло бы и совсем прискорбно кончиться.

– Еще как прискорбно… – проворчал хоревод. – Упекли бы весь хор в каталажку – и готово дело. Как раз сорок бочек арестантов…

– Полно, Яков Васильич! Не наговаривай на московскую управу, там попадаются и благородные люди! – рассмеялся Сбежнев.

– Попадаются… только я не видал. Вот вам спасибо, Сергей Александрович. Если б не ваша заступа, этот дурак уже бы в каторгу отправился. Илья, бесов сын, что стоишь? Благодари князя, дурья башка!

«А вот черта лысого!» – зло подумал Илья, уставившись в угол. Не помог даже довольно сильный толчок в спину от Якова Васильевича. Князь доброжелательно и немного удивленно посмотрел в сумрачное лицо парня. Повернулся к хореводу:

– Не боишься держать его в хоре, Яков Васильич? Наше купечество суеверно, могут принять его за Люцифера.

Илья вспыхнул, сделал шаг к князю… но тот уже смеялся – весело, без всякого ехидства, и в его синих глазах не было издевки. Илья растерянно остановился.

– Как тебя зовут? – спросил Сбежнев. – Илья? Почему ты так на меня смотришь? Неужели обиделся?

Илья счел за нужное промолчать и отвернуться. О том, что через некоторое время ему скажет Яков Васильевич, он старался не думать.

– Не обижайся и не сердись. Ведь не ты меня, а я тебя должен благодарить. За мою Настю. Настенька, подойди! – повернувшись к цыганам, ласково позвал Сбежнев. Настя подошла, встала рядом. Князь взял ее за руку – она не выдернула ее. Без улыбки сказала:

– А что я, Сергей Александрович? Я его уже и благодарила, и песню пела, и целовала. Нешто мало?

Илья смотрел на нее, и в горле снова встал горький комок. Смеется она, что ли, над ним? Ведь видела, слышала, знает… Все знает, чертова цыганка, и понимает все. Конечно, он не князь, не сиятельный. Рылом не вышел. Над ним и посмеяться можно.

– Извините, барин, – хрипло сказал Илья. Отвернулся, отошел к столу, за которым восседали старые цыганки, присел рядом с ними. – Можно, Глафира Андреевна?

– Садись, парень, сделай милость, – прогудела та. – Расскажи-ка нам: как это ты не побоялся на графа кидаться?

Пришлось пересказывать всю историю заново. Говоря, Илья время от времени посматривал на диван, где расположились князь Сбежнев с Настей. Напротив них устроились Строганов и Толчанинов. Офицеры курили, вели негромкий разговор. Штатский за столом по-прежнему что-то писал. Рядом с ним сидела Стешка и, следя взглядом за движениями карандаша, вполголоса напевала романс «Не смущай ты мою душу». Илью удивило то, что она пела в три раза медленнее обычного, то и дело останавливалась по знаку невзрачного человечка в пенсне, ждала и по новому жесту покорно начинала снова. Заинтересовавшись, Илья встал и подошел ближе.

– Ничего не понимаю, – озадаченно произнес человечек, откладывая карандаш и близоруко вглядываясь в написанное. – Это же другая вариация, вовсе не так, как в прошлый раз. Степанида Трофимовна, как же это? Вы напели мне по-другому…

– Совсем все то же самое. И в тот раз я то же пела. Морочите вы мне голову, Петр Романыч.

– Ну нет, позвольте, – заспорил тот и полез в карман сюртука. – У меня, к счастью, при себе… Вот… – На стол лег еще более измятый лист бумаги с оборванным краем. Илья, приглядевшись, рассмотрел на нем смешные, выстроившиеся в ряд закорючки. Человечек затыкал в них пальцем: – Вот же, вот! В прошлый раз вы пели: «Не смущай ты мою душу, не зови меня с собо-о-о-ой…»

Голосок у человечка оказался неожиданно звонкий и сильный. Стешка, дослушав до конца, с уважением кивнула:

– Да, все так, верно.

– Но как же… – поперхнулся Петр Романович. – А то, как вы пели это сегодня?

– Ой, ну, драгоценный же вы мой… Сегодня я вам спела, как моя тетка Катя. Она этот романс завсегда так пела.

– А…

– А можно еще как Глафира Андреевна, как Зина, как баба Паша… – самозабвенно перечисляла Стешка. – По-всякому можно, Петр Романович, не мучайтесь. И все время правильно будет, уж я-то точно знаю.

Человечек в изнеможении схватился за растрепанную голову, и хрупкое пенсне упало на пол. Стешка сочувственно подняла его, положила на край стола.