Лишь когда я сидел уже на скамейке поддеревьями в парке, в лучах яркого солнца, и вокруг меня бегали играюшие, смеющиеся дети, мои мысли более или менее прояснились. В сердце осталась боль, которая была так же глубока, так же безгранична, как и в первый день утраты, но в моем сознании наступило какое-то просветление. Нет, мертвые не возвращаются, и моя бедная возлюбленная покоилась в могиле. Просто от изнеможения я заснул и увидел такой страшный сон. Или нет, вероятно, я бодрствовал, но мое перевозбужденное воображение сыграло со мной злую шутку. Да, это было видение! Я стал припоминать, что я слышал и читал об аналогичных явлениях. Все признаки совпадали. Осознание этого вернуло мне силы, и уже во второй половине дня я смог приступить к исполнению своих обязанностей в редакции. Редакционная комната предстала передо мной в ярком солнечном свете, мои молодые коллеги скрипели перьями и работали ножницами, и это выглядело так обыденно, что ужасное воспоминание становилось все бледнее. Теперь я был в состоянии думать обо всем: о передовице, о фельетоне, о статье в литературный отдел; я даже подумал о благодарности, которую мне следовало выразить за участие господину Морицу Кону. Однако сделать я это уже не смог, потому что этот человек еще на рассвете уехал первым поездом.
Когда врач на следующее утро появился у меня, он удовлетворенно кивнул. «Ваши глаза снова прояснились, — сказал он.
— Теперь позвольте мне призвать вас к благоразумию. Вы молоды, полны сил, но уже одна ваша работа сама по себе способна превратить вас в развалину. А здесь еще эти истории с женщинами». — «Женщинами?» — испуганно пробормотал я. — «Ну да, у вас ведь была в пятницу вечером довольно бурная сцена с какой-то молодой дамой. Надеюсь, вы не собираетесь отрицать это и скрывать от врача подобные вещи? Этот коммивояжер — как, бишь, его звали… Леви… или Кон? — слышал через дверь, как вы разговаривали с ней!»
Я почувствовал, как ужас сковал мое тело. Мне почудилось, будто кто-то провел холодной как лед рукой по моей спине, а потом по волосам, от затылка до лба. Это было очень болезненное ощущение, я чувствовал, как каждый волос словно впивался раскаленной иглой в кожу головы. Я думаю, тогда со мной случилось то, о чем говорят довольно часто, но что довелось пережить лишь немногим людям: мои волосы встали дыбом. Я пытался заговорить, но мне казалось, что ледяная рука сжала мне горло. «Это неправда!» — хрипло выкрикнул я наконец.
«Это правда, — сердито возразил доктор. — Этот человек отчетливо разобрал даже имя женщины: Анна! Только не думайте, что я собираюсь читать вам мораль, я говорю как… — он не успел закончить свою фразу. — Что с вами?» — воскликнул он испуганно и схватил меня за руку.
И в самом деле выглядел я тогда, должно быть, довольно жутко, потому что жутким было мое внутреннее состояние. В ту минуту я был близок, очень близок к безумию. И, вероятно, я бы не устоял перед ним в то роковое мгновение, если бы рядом со мной не был человек, за которого я мог ухватиться, которому мог все рассказать.
Я встретился с этим славным доктором три года назад, когда в нашем городе проводилась конференция естествоиспытателей; здесь он признался мне, что это был, пожалуй, самый трудный случай в его практике. А тогда он был вынужден с наигранной уверенностью раз десять повторить: «Конечно же, это было видение — тот человек просто солгал!» Но как нам обоим было поверить в это? Откуда этот Кон мог знать, что мне явилась женщина и что ее звали Анна? И то, что он рассказал врачу об услышанном разговоре, могло быть правдой: я с ужасом отвергал ее, она умоляла прийти к ней. Может быть, она действительно говорила… Господи, что можно было считать после этого невероятным?
Доктор снова обрел уверенность: «Успокойтесь! Мы найдем этого человека и прольем свет на эту историю! Хозяин наверняка знает, какую фирму тот представляет».
Хозяин этого не зшп; коммивояжер останавливался у него в первый раз и уже на следующее утро уехал, пожаловавшись, что здесь дела не сделаешь. Но какой-нибудь торговец галантерейным товаром должен был, вероятно, вспомнить его визит. Правда, в тот день лавки не работали — было воскресенье, но на следующее же утро я решил заняться расспросами.
Как говорят, в каждом большом несчастье всегда можно найти хоть какое-то утешение. Так и здесь: передо мной стояла конкретная задача, и это вселяло в меня определенную уверенность. Как только на меня наваливались мрачные мысли и подступал холодный ужас, я говорил себе: «Ты должен найти этого Морица Кона!» Впрочем, несмотря на это, ночь, последовавшую за этим днем, я буду помнить всю жизнь.