Роковая музыка (Музыка души)

Сьюзан открыла следующую дверь и вступила в библиотеку. Эта комната была даже больше зала жизнеизмерителей. Книжные шкафы высились подобно скалам, а потолок скрывала дымка.

Конечно же, думала она, было бы ребячеством считать, что ей достаточно взмахнуть косой, как волшебной палочкой, и мир станет прекрасным. За одну ночь. Все это займет какое-то время. Тем более ей как можно скорее надо приниматься за работу.

Она подняла руку.

— Я не собираюсь говорить тем голосом, — заявила она. — Все это не более чем ненужный спектакль, притом довольно дурацкий. Мне просто нужна книга Импа-и-Селлайна. Спасибо.

Вокруг кипела библиотечная жизнь. Миллионы книг потихоньку писали сами себя, шурша как тараканы. Она вспомнила, как сидела тут на коленях, точнее, на положенной на них подушке, поскольку собственно колени отсутствовали как таковые. Как следила за костлявым пальцем, следующим за строчками по мере их возникновения. Она училась читать по книге своей жизни…

— Я жду, — многозначительно сказала Сьюзан.

Ничего.

Она сжала кулаки.

— ИМП-И-СЕЛЛАЙН.

Книга возникла прямо перед ней. Она едва успела подхватить ее, прежде чем та хлопнулась на пол.

— Благодарю, — сказала она.

Быстро пролистав страницы его жизни, она всмотрелась в последнюю. Затем принялась торопливо просматривать их в обратном порядке, пока не наткнулась на ясное описание его смерти в «Барабане». Это было совершеннейшей неправдой. Он не умирал. Книга лгала. Или — и она знала, что эта как раз точка зрения правильна — книга говорила правду, а лгала реальность. Более важным было то, что с момента его смерти книгу заполняла музыка. Аккуратные нотные знаки покрывали страницу за страницей. Пока Сьюзан смотрела, несколько опрятных завитков образовали скрипичный ключ. Что оно хочет от него? Почему сохранило ему жизнь? И — что было жизненно важно — Сьюзан сохранила бы ему жизнь все равно. Она ощущала такую уверенность в этом, как будто носила в голове железный шар. Это было абсолютно непреложно. Она никогда не встречала его раньше, не обменялась с ним ни словом, он был просто неким человеком, но именно его она бы спасла.

Дедушка сказал, что она не имеет права позволять себе подобных поступков. А что он вообще об этом знал? Он же никогда не жил.

Блерт Видаун делал гитары. Это была спокойная работа, приносящая удовлетворение. На изготовление приличного инстумента у них с Гиббссоном, подмастерьем, уходило около пяти дней, если дерево было в достатке и грамотно выдержано. Он был добросовестным мастером, посвятившим совершенствованию инструмента многие годы, и сам неплохо играл на нем.

На его взгляд, гитаристы делились на три категории. Первые — и их он считал настоящими музыкантами — работали во Дворце Оперы или в одном из маленьких частных оркестров. Затем шли фолк-музыканты, которые не умели играть, но в этом не было ничего страшного, поскольку петь они тоже, как правило, не умели. И наконец, все эти хум-хум трубадуры и прочие темные типы, для которых гитара — как, скажем, алая роза в зубах, коробка конфет и стратегически расположенная пара носков — еще один вид оружия в битве полов. Эти вообще не играли, за исключением одного-двух аккордов, но именно они были постоянными покупателями. Выпрыгивая из окна от разъяренного мужа, они постоянно забывали, что инструмент следует держать над головой. Блерт полагал, что видел их всех.

И представьте себе — этим утром он продал несколько гитар волшебникам. Это было весьма необычно. Некоторые из них даже приобрели его самоучитель.

Звякнул колокольчик.

— Да? — сказал Блерт, взглянул на посетителя и, предприняв колоссальное умственное усилие, добавил, — сэр?

Это не было просто кожаной курткой. Не было просто шипастыми браслетами. Не было просто мечом. Не было рогатым шлемом. Это было кожаной курткой, шипастыми браслетами, мечом и шлемом с рогами. Безусловно, этот покупатель не относился ни к первой, ни ко второй категориям.

Фигура, пребывавшая в растерянности и судорожно сжимавшая руки, явно не чувствовала себя как дома.

— Это гитарный магазин? — спросила она.

Блерт окинул взглядом стены и потолок, завешенные его произведениями.

— Эээ… Да, — ответил он.

— Я хочу одну.

Для представителя третьей категории он не казался чересчур искушенным не только в шоколаде и розах, но и в произнесение простого «привет».

— Эээ… — Блерт схватил первую попавшуюся и выложил ее на прилавок перед собой. — Например, вот такую?

— Я хочу такую, чтоб могла вот так: блям Блям блямма БЛЯМ бляммм— оойииии. Понял?

Блерт посмотрел на гитару.

— Я не уверен, что эта сможет.

Две огромные черные, утыканные шипами ручищи выхватили ее у него.

— Вы… эээ… держите ее непра…

— Зеркало есть?

— Эээ…нет…

Волосатая рука поднялась высоко в воздух и обрушилась на струны.

Блерт ни за что не согласился бы пережить десять последовавших за этим секунд еще раз. Все равно как если вы вырастили маленькую пони, вскормили и взлелеяли, вплели ленточки в ее гриву, вывели ее на прелестный лужок с кроликами и маргаритками и вдруг увидели, как кто-то вскочил на нее, задал ей шпор и принялся охаживать кнутом.