Роковая награда

– Идем, Наум, неловко как-то… на улице, – прошептал Андрей.

Они зашагали дальше. Меллер достал носовой платок, звучно высморкался и, ободрившись, оповестил:

– А я, знаешь ли, завтра попробую поступить на работу. В газету «Пролетарий». Буду проситься репортером в отдел городской хроники. Сакмагонов обещал за меня похлопотать.

– А как же кино? Студия «Мотор!»? – испуганно спросил Андрей.

– У меня денег на съемки нету совершенно, а студия после скандала в деревне финансирования не даст, – вздохнул Наум. – Буду копить крохи, откладывать из зарплаты, печатать стихи. Павлов заверял, что организует прокат «Вандеи», да когда он теперь состоится? Не раньше осени, определенно! Зашел я вчерашним днем к приятелю в типографию, гляжу – лежат на столе гранки статьи о показе в Вознесенском. Трубачев из Пролеткульта написал для «Рабочей культуры». И назвал статью «Бесславная демонстрация»! Вот сволочь. Неотесанная личность, скорохват, невежа. – Меллер опустил голову и обиженно надул губы.

– Подожди, Наум. Никакого бесславного показа не было! Произошло недоразумение, не имеющее к достоинствам картины ни малейшего отношения. Скорее наоборот! Ежели бы она была никчемной, разве крестьяне поняли бы ее смысл? И потом, проверять репертуар обязан был я, как руководитель похода, либо Самыгин, как секретарь ячейки. Это наша халатность, мы допустили показ ленты. Сделаем вот что: я дам опровержение. Непозволительно в справедливом советском обществе столь беспощадно карать невиновных! – горячо сказал Андрей.

Меллер горько усмехнулся:

– Удивляюсь я тебе! Человек ты бывалый, а несешь совершенную околесицу. Редакцией «Рабочей культуры» командует пролеткультовец Бардин! Тот, что в прошлом году растоптал моего друга, поэта Ненашева, инвалида гражданской. Затравил, гадина, Митьку, заставил пустить пулю в лоб. Он, видите ли, написал контрреволюционную вещь – поэму о любви комсомолки и беляка, о переходе его в Красную армию, что немыслимо, по соображениям Бардина, ибо беляк тот перешел не по причине убеждений, а из-за какого-то там чувства!

Андрей посмотрел на Наума – перед ним стоял маленький редактор фронтовой газеты, бывший пулеметчик, участвовавший пусть в трех, но настоящих боях, – молоденький красноармеец Меллер.

– Попробуем урезонить Бардина, – решительно сказал Рябинин. – Я тоже кое-что сделал для нашей власти.

Наум пожал плечами:

– Разве что отца Полины попросишь, тогда подействует. Он, если внемлет, то и Бардина закопает… Хотя мне-то что? Переживу.

– Неплохая мысль, – обрадовался Андрей. – Кирилл Петрович жесткий, но неглупый человек, образованный. Он сможет понять.

Меллер кивнул:

– Он неглупый, но он Черногоров. Пойми: Чер-но-го-ров! Он – как революционный огонь – жжет все на своем пути, он справедливый и беспощадный. Ты не видал, что он творил с губернией лет пять назад! Черногоров вешал крестьян похлеще Столыпина и жег их не хуже Малюты. Я вернулся в город в двадцатом, так из Лопушиного Вражка несло таким смрадом, что дух выворачивало. Чекисты туда трупы беляков сваливали, расстреливали день и ночь… Э-эх, не играй с огнем, Андрюша! Раз уж разговорились мы с тобой вконец, скажу начистоту, как другу: по причине своей знаменитой фамилии твоя девушка для многих парней города запретна!

– Я знаю, Наум.

– Знаешь? Ничегошеньки ты не знаешь! – запальчиво вскричал Меллер. – Извини и послушай: полтора года назад Полина встречалась с неким Кармиловым, командиром полка Имретьевской кавбригады. Здоровенный был малый, красавец! Только мозги у него были набекрень – следствие контузии. По трезвости – золотой человек, умница, начитанный, скромный, а как напьется (что порой случалось) – начинал шашкой махать. Зверьем становился. Устраивал скандалы, драки. Мучилась твоя Полина с ним, решилась бросить ухажера, а он не отпускал. Приехала как-то раз к Кармилову ее мамаша разбираться, пыталась уговорить буяна мирно разойтись с дочерью. А он, на несчастье, был пьян. Полина же заперлась в соседней комнате. Ну, Кармилов мамашиным просьбам не внял, хуже – стал ругать ее и поносить. Чуть было до рук не дошло. Мамаша – в обратный путь.

А ночью заявился Сам. Он не вел бесед – взял да и застрелил Кармилова, как собаку, без разговоров. Дочь забрал, а его подручный Гринев представил дело так, будто Кармилов сам выстрелил в себя в хмельном беспамятстве. Вот такая история, – Меллер перевел дух. – Давай-ка присядем на скамейку, у меня ноги устали в этих чертовых ботинках.

Наум опустился на скамью. Андрей сел рядом:

– Все правильно ты рассказал. Однако я – не Кармилов. У меня к Полине другое отношение. Для меня нет ее прошлого – мы начали все заново. И давай-ка бросим эту тему.

– Конечно-конечно. Извини еще раз за откровенность, – поспешно проговорил Меллер.

– Благодарю за заботу. Далеко еще до стадиона?

– Да вон он виднеется, три минуты хода. Матч в котором часу начинается?

– В три.

– А сейчас сколько?

– Без четверти.

– Успеем.