Проводив Полину, Рябинин взглянул на часы – было только девять часов. Домой не хотелось, и он отправился в «Музы».
Там веселье было в самом разгаре. Литераторы сдвинули столы в каре и, провозглашая тосты, напивались от души.
Андрей не успел усесться, как рядом очутилась Левенгауп.
– Вернулся? Молодец! А Полину домой спровадил? Опять молодец! Ей спать пора, не любит она наших гульбищ. Давай-ка выпьем… Товарищ Вихров! Будь любезен, переадресуй-ка мне чистую рюмку… Благодарствую, – Светлана говорила и манипулировала бутылкой, не выпуская папиросы из пухлых губ.
Они чокнулись и выпили «за упокой мятежной души Меллера». Левенгауп положила руку на плечо Рябинина и, заглядывая в глаза, спросила:
– Любишь мою Полинку, а? Говори прямо!
– Это вопрос сугубо личный, Светочка, – улыбнулся Андрей.
– Хе! – усмехнулась Левенгауп и перекатила папиросу в угол рта. – Хитрец ты, Андрей Николаич, ох, хитрец! Слушай-ка, что я тебе скажу, – она бросила окурок в пепельницу и зашептала Андрею на ухо. – Полли – девушка серьезная, с ней надобно любовь крутить настоящую. Коли полюбит она тебя – так на всю жизнь. Она, знаешь ли, однолюбка. Ха… Не то что мы, богемные бабы.
Андрей смотрел в ее строгие темно-серые глаза с дико расширенными зрачками, чувствовал горячее дыхание, прикосновение золотистых волос и ловил себя на мысли, что Светлана весьма соблазнительна.
Она представляла собой признанный в те годы тип красоты: среднего роста, стройная, но с хорошо развитой мускулатурой. Ее одежда и поведение были вызывающи и излучали неприкрытую сексуальность– она носила облегающие платья чуть ниже колен или длинные, чрезмерно открытые туники, короткую, с безумными «крысиными хвостами» стрижку.
Вдобавок природа одарила Светлану пикантно вздернутым носиком и большим чувственным ртом. Саму себя Левенгауп величала «радикальной интеллигенткой», вкладывая в это понятие крайнюю откровенность в выражении своих взглядов и желаний.
С подобной внешностью и поведением обычная мещанская гризетка выглядела бы пошлой и вульгарной. Светлана же была весьма образованна и умна. Она неплохо разбиралась в искусстве и по праву возглавляла литотдел «флагмана местной периодики» – «Губернских новостей».
Отношение окружающих к ней было весьма неоднозначным. Женщины зрелые ее не любили, считая чересчур развязной; молоденькие барышни боготворили, видя в ней то, чего не хватало им самим; коллеги уважали за острое перо; мужчины зачастую побаивались ее эпатажа, говоря, что любят в Левенгауп ум и «чисто человеческое». Шашков, завотделом культуры, благоволил к Светлане, называя ее «мадам Помпадур губернской литературы».
В свои неполные двадцать шесть лет Светлана имела за плечами работу в издательстве отца, Марка Левенгаупа, редактирование боевых листков, репортажи с фронта и даже интервью с Фрунзе. Она горела желанием трудиться день и ночь, как горела желанием любви, романтики борьбы и страстным желанием «жить на всю катушку».
В 1921 году Светлана вышла замуж за известного московского поэта, но вскоре вернулась домой, не объяснив причины разрыва никому. Около года она имела близкие отношения с писателем Резниковым, однако большой любви к нему друзья Светланы не замечали. О ней ходило множество сплетен, на которые Резников равнодушно отвечал: «Умоляю, не говорите мне о Свете дурного!» Сама же Левенгауп презрительно парировала: «Меня уже трудно чем-либо скомпрометировать».
Андрей знал – ничто так не прельщает в женщине, как показная порочность и слава. Он старался сдержать свои непутевые мысли, охлаждая воспламеняющуюся природу доводами разума. «Спокойствие, это водка тебя возбуждает», – терпеливо внушал себе Рябинин и старался думать о Полине, о ее привлекательности, чистоте и доверительности их отношений.
Между тем Светлана рассказывала о своем знакомстве с Черногоровой. Андрей узнал, что познакомились они в Петрограде, в 1919-м, и с тех пор были закадычными подругами «без пошлых обывательских секретов друг от друга».
Светлана хотела добавить что-то еще, но ее речь прервал голос Кости Резникова:
– Светик, не долби психику товарища Рябинина!
Левенгауп взглянула в его сторону и, махнув рукой, бросила:
– Прошу вас, Костик, не встревайте. – Она снова повернулась к Андрею. – Скажу откровенно: Полли – святой человек. При ее папочке оставаться столь чистым душой существом! Шарман, выражаясь по-буржуйски. Помоги ей найти себя, Андрюша, найти любовь, счастье. Ты ведь шикарный мужик, от тебя буквально прет надежностью и силой.
– Признаться, ты меня в краску вгоняешь, Светочка, – смутился Андрей.
– А что, приятно? – сладко спросила Левенгауп и широко улыбнулась.
Лицо ее было близко, Андрей чувствовал аромат французских духов, смешанный с запахом ее волос.
– Брось ты это жеманство! – посерьезнев, сказала Светлана. – Хорошего мужика я насквозь вижу. Разве ты ровня нашим хлюстам, этим слезливым да плаксивым мальчишкам? Полюшка рассказывала о тебе: ты воевал, хлебнул горечи жизни, а все ж осталась в тебе эта голубоглазая доброта души… Наливай-ка, Андрюша, по второй!