Любящий и заботливый отец, Андрей Юрьевич, ни на шаг от неё не отходил, но Ксюша не желала никого видеть подле себя – ни его, ни старшего брата Эллы Караваевой, который пришёл на следующий же день после того, как стало известно о разрыве Ксюшиной помолвки с Мишелем. Князь Караваев звал Ксению замуж, заверяя её в вечной любви, но Митрофанова ответила отказом и на первый раз, и на второй, и на одиннадцатый, когда на вторую неделю несчастный парень вновь явился к ней с цветами и подарками. Андрей Юрьевич, выгодную партию терять не желавший, умолял дочь не рубить с плеча и хотя бы подумать над столь удачной кандидатурой, но Ксения осталась непоколебима и в сердце своём хранила верность тому, кого всей душой успела полюбить за столь короткий срок. Бедняжка страдала и мучилась, не получая от любимого никаких вестей, и увядала на глазах. С большим трудом её вернул к жизни только Викентий Воробьёв, начавший подрабатывать частной практикой после ухода из Басманной больницы. Никто его, разумеется, не выгонял – Саша и вовсе разрешила ему остаться на прежней должности, но Воробьёв проявил похвальное благородство и, посыпав голову пеплом, написал прошение об увольнении. А Марина осталась и, кажется, была довольна всем, начиная со своей новой начальницы, заканчивая уходом собственного мужа, с которым у них в последнее время всё чаще и чаще случались ссоры. И причиной, как ни странно, становилась всё та же Сашенька, которой оба искренне желали добра. Марина пришла в бешенство, узнав о её помолвке с Авдеевым, а Воробьёв, наоборот, торжествовал и убеждал жену, что для их Сашеньки брак с богатым графом – наилучший вариант. А Марина была категорически против, обзывая Авдеева ничтожеством, и заверяла своего мужа, что не допустит этой свадьбы, потому что "их Сашенька" достойна большего. Каждый упрямо гнул своё, а время не стояло на месте, и вот уже миновал август, дождливое лето сменилось засушливой тёплой осенью. В один из таких дней Саша и Владимирцев прогуливались по парку, неподалёку от больницы, рука об руку, как добрые друзья или близкие родственники. В его глазах по-прежнему теплела безграничная нежность, а в её – такая же безграничная печаль.
– Володя, неужели мне никак не удастся отговорить вас от этого решения? – упавшим голосом спрашивала Александра уже, наверное, в сотый раз, и безнадёжно качала головой, когда Владимирцев в сотый раз отвечал:
– Моё назначение уже подтвердили, Александра Ивановна. В конце месяца я возвращаюсь на войну, – усмехнувшись в усы, он добавил: – Если, конечно, ваш врачебный консилиум не признает меня категорически непригодным к строевой службе и не выпишет тех унизительных бумаг, что вы выписали для вашего жениха!
Он не хотел упрекать её вот так, да и не имел ни малейшего права на то, а потому сам устыдился собственной мелочности. Но тут Владимир ничего не мог с собой поделать: Сергей Авдеев с его трусостью был ему поистине отвратителен. Саша, впрочем, осуждать эту язвительность не поспешила, прекрасно понимая, что Володя кругом прав.
– Эти бумаги для него делала не я, – сама не зная зачем, ответила она.
– Простите меня, – поспешил оправдаться Владимир. – Я не должен был так говорить.
– Вам не за что извиняться, это чистая правда, – с грустной улыбкой ответила Саша, глядя себе под ноги и старательно не поднимая глаз.
Ещё одно доказательство Володиного бесконечного благородства, ещё одно доказательство авдеевской бесконечной низости… Владимирцев захотел вернуться в строй едва ли не в тот же день, когда впервые встал на ноги, ведомый собственной честью и чувством долга, а Сергей… Всякий раз думая об этом, Саша содрогалась от дальнейших перспектив и уже начала всерьёз жалеть, что дала своё согласие на брак с Авдеевым. Серёжа любил её, это правда, и он готов был носить её на руках, но не он был ей нужен! И не о нём она плакала по ночам вот уже полгода как, не о нём думала каждую свободную секунду, не о нём молилась перед образами!