Роковая ошибка княгини

И Саша уже в следующую секунду поняла, глядя в Володины влюблённые глаза, как исправить свою оплошность. Ответив мягкой улыбкой, она, чуть склонив голову, сняла со своей шеи ладанку на серебряной цепочке – подарок Никифоровой, «чудодейственный оберег от всякой напасти».

- Позволите? – Спросила Саша еле слышно, наблюдая неподдельное удивление на лице Владимирцева.

Определённо, такими вещами обменивались лишь самые близкие люди, и в этом щедром даре с её стороны Владимир увидел хороший знак. Настолько хороший, что усомнился на секунду – а может ли он принять его? Но заставлять Сашу ждать ему не хотелось, к тому же, кажется, лекарство начало действовать, и вскорости обморок мог принять решение за него. Поэтому он постарался успеть как можно больше, отдавая себе отчёт в том, что уже никогда может не увидеть этой прекрасной девушки, перевернувшей всю его жизнь… И, раз она хотела сделать ему такой подарок, он обязан был принять его! Поэтому Владимир ещё раз улыбнулся ей, и покорно опустил голову, чтобы Саше легче было надеть на него цепочку. А когда она сделала это, он перехватил её взгляд, и внимательно на неё посмотрел, пытаясь без слов выразить всё те эмоции, что переполняли его в тот момент.

- Это на всякий случай, - прошептала Саша, ещё пытаясь шутить и бодриться. – Вы не думайте, что всё настолько плохо, и мы рассчитываем лишь на Божью милость, вовсе нет… Хотя и на неё тоже, признаться, но… Боже мой, что я несу?!

Она была готова разрыдаться: от волнения, безнадёжности и страха одновременно, но сдержалась, услышав весёлый Володин смех.

- Начало хорошее, - прокомментировала Воробьёва, обернувшись через плечо.

- Благодарю вас, Александра Ивановна, - запоздало ответил Владимирцев, поднеся ладанку к губам и поцеловав её. Затем перекрестился, и с опаской посмотрел на операционный стол, куда ему ещё предстояло перебраться.

С помощью Саши и Марины это прошло почти безболезненно и быстро, и когда он лёг, уставившись в потолок, Саша заботливо склонилась над ним. Владимир подумал с улыбкой, что не прочь был бы и умереть вот так – с нею рядом, глядя в её печальные карие глаза.

- Если я умру, - прошептал он, - помолитесь обо мне...

- Владимирцев, вы офицер, а не кисейная барышня! - фыркнула Марина, не терпящая сантиментов. – Не давите на жалость и не усугубляйте своими пророчествами ситуацию и без того непростую! И без вас тошно, право!

Вот такая она была, резкая и порывистая. Поладила бы с Волконским, это точно. У него, помнится, с проявлением чувств тоже были большие проблемы. Саша даже рискнула осадить её, тихо и вкрадчиво, с укоризной сказав:

- Марина Викторовна, будет вам...

- Александра Ивановна...? - Позвал Владимирцев тихонько. Он закрыл глаза, и уже не открывал их, лекарство действовало, и он постепенно проваливался в небытие. Саша с жалостью посмотрела на него, взяла его руку, и почувствовала, как он в ответ легонько сжал её пальцы. - Александра Ивановна, я... кажется, я люблю вас.

- Вот так да! - Не удержалась от комментария Марина. И, повернувшись, поглядела на Владимирцева вопросительно, однако тот уже больше ничего не говорил. Это были последние слова, и если ему суждено умереть сегодня - он был счастлив умереть с этим признанием на устах.

А Саша схватилась за голову, растерянно глядя на бессознательного Владимирцева, и не зная, что ей теперь со всем этим делать. Полчаса назад Серёжа Авдеев, призывая всех святых в свидетели, клялся, что тоже любит её, обещал склонить весь мир к её ногам и умолял простить её, потому что он жить без неё не может. Владимирцев, разумеется, до мальчишеских влюблённых речей не опустился, его признание прозвучало по-взрослому, лаконично: "я люблю вас", ни больше ни меньше. А вот тот, от кого Саша больше всего на свете мечтала услышать эти слова, так ей ничего и не сказал, кроме сухого: "Извини". А ей не нужны были извинения, ей был нужен он!

Господи, отчего так несправедлива эта жизнь?

- Пора начинать, - сказала Марина нейтральным тоном. И её демонстративное безразличие Сашу ещё больше убедило в этой несправедливости. Она прекрасно знала, что в душе Воробьёва не такая, что она переживает, быть может, ещё сильнее, чем сама Саша, но никаких тёплых слов, никаких утешений от неё не добиться. Сухо, скупо, и только по делу. Отчаяние обрушилось на Сашеньку ледяной волной, и она, задыхаясь под его гнётом, окончательно потерялась. И, как всегда в такие моменты, вспомнила отца.

И слова той же Воробьёвой, вновь зазвучавшие в её голове: "Если не мы, то никто..."

Я не подведу тебя, папочка, подумала Саша. И уверенной, твёрдой рукой взялась за скальпель.

* * *