Роковая ошибка княгини

Волновался о душевном состоянии старой кухарки? Он? Мишель был готов спорить, что до этого момента Иван Кириллович даже не знал, как её зовут! Так что эти благородные доводы прозвучали на редкость нелепо.

- А почему так быстро? У тебя должна была быть очень веская причина, чтобы поправ все возможные христианские каноны, взять и похоронить её на следующий день!

- Ты, должно быть, не заметил, какая страшная стоит жара?

- А у твоего любимого Воробьёва, должно быть, не нашлось лишней холодильной камеры для своей благодетельницы?! – Тем же тоном поинтересовался Мишель. – Он, конечно, ничтожество, но я сомневаюсь, чтобы он пожалел для неё такую сущую мелочь, учитывая то, что это именно ей он обязан своим процветанием!

- Послушай, ты ещё смеешь осуждать меня? Тебя не было, когда это случилось! – Надавил на больное Иван Кириллович. – И все заботы легли на мои плечи, после того, как твоя бабка слегла с приступом! Конечно, дорогая дочка, единственная отрада, любимая и ненаглядная – тут всё как раз понятно, но похоронами-то занимался я! И ты не представляешь, как это было непросто. Ты говорил про христианские каноны? Так вот, она сама попрала их, выпив пригоршню таблеток и написав это чёртово письмо! Самоубийц хоронят за оградой, Мишель. И без отпевания. Как собак. И ты не представляешь, каких трудов мне стоило договориться со священником, чтобы всё прошло как подобает!

 - Благодарностей на этот счёт ты от меня не дождёшься. – Сразу предупредил его Волконский, хмуро сдвинув брови на переносице. – Ты обязан был это сделать, чёрт возьми, она была не чужим для тебя человеком!

- Я и не хочу от тебя благодарности, я лишь хочу, чтобы ты перестал осуждать меня. Что сделано – то сделано. На улице стоит адская жара, как будто в середине июля, и это не самая подходящая погода для похорон. А я хотел, чтобы она была красивая. Какой была при жизни. И чтобы красивая ушла в последний путь. А не в закрытом гробу, как хоронили твоего деда, когда служанка по нерасторопности распахнула форточку во время августовского зноя. Я хотел, чтобы всё было по-человечески, сынок, но тебе-то, я понимаю, проще думать, что я намеревался поскорее похоронить жену, потому что нашёл ей достойную замену!

О-о, нет, вот так он как раз и не думал. Гораздо охотнее верилось в то, что с похоронами была такая спешка, чтобы не успели приехать они с Алексеем или Дружинин. Потому, что там было что-то такое, на что они могли обратить внимание.

И чем больше Иван Кириллович старался уверить его в своих искренних мотивах, тем больше Мишель убеждался в обратном.

- Допустим, я тебе верю. – Произнёс Мишель, когда Иван Кириллович замолчал, и стал пытливо смотреть на него: поверил или нет? – И в таком случае у меня к тебе остаётся два последних вопроса.

- Почему не пришла Катерина я не знаю. – Ответил Гордеев сразу же, и это было, кажется, единственной правдой, которую он сказал.

Катерина не пришла на похороны по собственной инициативе, для Мишеля это не стало неожиданностью. Она призналась, что просто не смогла бы вынести всего этого в одиночку. Про бабушку было заранее известно, что она не сможет пойти – известие о смерти дочери приковало её к кровати на двое суток, доктора едва ли вернули её с того света, когда она слегла. А больше у бедной Катюши никого не было, ни единого близкого человека или друга, не считая Сергея Авдеева, но он тоже на похоронах не присутствовал.

Что ж, кузину Мишель как раз не винил. Она была хрупкой и ранимой семнадцатилетней девочкой, рано потерявшей родителей. Юлия Николаевна, удочерив её, заменила ей и отца и мать, и была для неё единственным светом в окошке – неудивительно, что её смерть стала для Катерины ударом.

Но Мишеля волновало другое:

- Не о Катерине речь. Меня интересует, куда делся матушкин дневник?

В самую точку!

Иван Кириллович едва ли не подскочил на месте, услышав о дневнике. Сигара чуть не выпала из его пальцев, и он, тотчас же определив её в пепельницу, сложил руки на груди, чтобы не выдать своего волнения.

- Д-дневник? – Запинаясь, переспросил он.

«Странно, - подумал Мишель с удивлением, - он его явно не брал. Но куда же он тогда мог деться?»

- Дневник. Тот самый, который она всегда возила с собой, и хранила обычно на туалетном столике у изголовья кровати. Матушка любила записывать свои размышления на бумаге, всегда утверждая, что с нею делиться куда проще, чем с людьми – не осудит, не предаст. Ты знал бы об этом, если бы уделял ей больше времени.

- Мишель, я не понимаю! - Жалобно пробормотал Иван Кириллович. – Там не было никакого дневника! Слуги тщательно прибрались в её комнате, они сказали бы, если нашли что-то подобное.

Ну-ну, усмехнулся Мишель. И подумал, что, при желании, эту его фразу можно было понять двояко. «Тщательно прибирались»? После того, как матушка невинно выпила горсть таблеток, и легла на кровать, чтобы уснуть вечным сном?

Или после того, как кто-то расстрелял её из револьвера, разнеся комнату в пух и прах?