Роковая тайна сестер Бронте. Часть 3

– Ну да, – ответил он, смущенно потупив взор. – Чего же здесь такого сверхъестественного?

– Спасибо, – тихо промолвила Шарлотта, тронутая подобным вниманием до глубины души.

– Вам не за что меня благодарить, – возразил Артур Белл Николлс. – Это самое малое, что я мог сделать для вас, дорогая мисс Бронте.

Они смотрели друг на друга так долго, как только позволяли законы приличия и собственная стыдливость скромного викария и наделенной всеми возможными добродетелями пасторской дочери. Как будто они видели друг друга впервые; во всяком случае, для Шарлотты Бронте, можно сказать, так оно и было: она в первый раз увидела этого дотоле неприятного ей человека в столь неожиданном благородном свете.

– Ну что же, – мягко произнес мистер Николлс, – я, пожалуй, пойду. Скоро проснется ваш почтенный батюшка. Мне нужно подготовить для него отчет о наших приходских делах. Желаю вам доброго вечера, дорогая мисс Бронте.

Он медленно двинулся к двери, явно желая отсрочить момент расставания, но не находя для этого предлога.

– Артур! – робко окликнула его Шарлотта; она могла позволить себе обратиться к нему по имени, так как по своему положению они были на равных – в этом состояла неоспоримая привилегия простого викария перед состоятельными лондонскими друзьями Шарлотты Бронте, обращение к которым было сопряжено с непременным употреблением дежурных приставок «мистер, мисс и миссис».

Артур Белл Николлс остановился и оглянулся.

– Если вам захочется поговорить со мной, можете прийти сюда снова. Заходите, когда пожелаете. Я буду рада видеть вас.

С тех пор преподобный Артур Белл Николлс стал наведываться к дочери своего патрона ежедневно. Его появления в ее комнате теперь не заставали Шарлотту врасплох, как это было в первый раз. Она уже привыкла к этим регулярным визитам и, более того, не раз ловила себя на мысли, что часы, проведенные в обществе викария, ей дороги, и она с нетерпением ожидает новых встреч.

Вероятно, и сам мистер Николлс испытывал те же чувства. Казавшийся прежде равнодушным к своей внешности, теперь он стал то и дело останавливаться перед большим зеркалом, находившимся в гостиной пастората, задумчиво вглядываясь в свое отражение и с печальными вздохами размышляя, как можно хотя бы немного исправить положение. Он тщательно приглаживал свои непослушные волосы, поправлял одежду и, убедившись, что более ничто делу не поможет, в последний раз критически оглядывал себя с головы до ног, после чего, не ощущая ни малейшего удовлетворения своим видом, расстроенно отходил в сторону.

Что же касается манер и поведения почтенного викария, то здесь явно наметились сдвиги в лучшую сторону. Его вздорный необузданный нрав стал ровнее, угрюмая суровость уступила место искренней сердечной приветливости. По крайней мере, таким он был в обществе Шарлотты. С нею он чувствовал себя на удивление бодрым и поистине окрыленным, как будто впервые в своей жизни скинул с себя ненавистные оковы условности и стал наконец самим собой.

Ни разу за все время посещений мистером Николлсом скромной обители пасторской дочери не было случая, чтобы викарий явился с пустыми руками. Он с видимой радостью делал Шарлотте простые и невинные, но очень милые презенты. То это были прелестные первоцветы или колокольчики, мгновенно оживлявшие маленькую мрачную комнату восхитительной природной свежестью, то, безупречно оформленные, поучительные книги, по преимуществу религиозного содержания (очевидно, редкие экземпляры из личного фонда мистера Николлса), то какая-либо деталь туалета, неизменно отвечающая всей приличествующей данным обстоятельствам строгости. И к этому обязательно прибавлялись весьма щедрые угощения, которыми викарий, не скупясь, потчевал дочь своего патрона. Коронным блюдом мистера Николлса, разумеется, был яблочный пирог его собственноручного приготовления, который непритязательная мисс Бронте предпочитала всем прочим яствам и, коему сам скромный даритель дал шутливое наименование «шарлотка для милейшей Шарлотты».

Рядом с Артуром Беллом Николлсом пасторская дочь чувствовала себя легко и непринужденно, точно они были знакомы всю жизнь. Только она была способна «разговорить» этого замкнутого молчаливого человека, всегда умела выслушать его и понять. С нею он проявлял себя приятным собеседником, человеком широкого ума и глубоких познаний. Она убедилась также в свойственной его натуре особой чуткости, которая прежде была надежно скрыта под внешней видимостью надменной суровости. Эта природная чуткость с невыразимою силой проявлялась в его искреннем сопереживании ее великому горю. Видя, как отчаянно Шарлотта тоскует по своим дорогим сестрам и брату, преподобный Артур Белл Николлс всегда находил для нее слова утешения, в коих ее ранимая душа так нуждалась.