Роковая тайна сестер Бронте

— Марта, будьте добры, отоприте верхний ящик моего бюро и достаньте оттуда тетрадь, которая лежит в самом низу, под стопками писем и прочих бумаг.

Горничная тотчас подчинилась.

— Это мой дневник, — пояснила Шарлотта, — Спрячьте его туда, куда скажет мой отец. Отныне я вверяю эти бесценные записи в его собственность. Пусть он распоряжается ими по своему усмотрению, а вы должны в точности исполнять его указания касательно этого документа. Вы все поняли, Марта?

— Да, госпожа, — заверила ее горничная. — Я сделаю все в точности, как вы сказали.

— Хорошо, — ответила пасторская дочь и в изнеможении откинулась на подушки.

Достопочтенный Патрик Бронте дал знак Марте помочь ему подняться. В течение некоторого времени он все еще неподвижно стоял возле постели Шарлотты. Его одолевал подспудный страх, что он видит свою дочь в последний раз.

— Я люблю тебя, детка! — произнес он наконец и, склонившись над изголовьем кровати, крепко поцеловал свое возлюбленное чадо в лоб.

— Я тоже люблю вас, дорогой отец! — отозвалась Шарлотта и тут же погрузилась в глубокий сон.

По пробуждении миссис Николлс сквозь застилавший комнату полумрак разглядела массивную фигуру своего супруга, сидевшего на том самом месте, которое несколько часов тому назад занимал преподобный Патрик Бронте. Артур Николлс склонился над ложем своей жены и с неизбывною тревогой всматривался в ее лицо. Заметив, что она проснулась, он обратился к ней с чистосердечным раскаянием.

— Я очень виноват перед вами, дорогая, — сказал он без обиняков, — Прошу вас, простите меня, если сможете.

Шарлотта была не в силах ему ответить: она пока еще не совсем отошла ото сна, и ее язык не подчинялся ей. И все же миссис Николлс не могла оставить без внимания слова своего мужа, звучавшие с такой искренней теплотою, с таким беспредельным отчаянием. Она с неимоверным усилием вытащила из-под одеяла свою совершенно истаявшую руку и нежно прикрыла своей крохотной ладонью широкую кисть мистера Николлса.

— Я знаю, — снова заговорил Артур Николлс, — вы слишком добры и благородны, чтобы высказать мне открыто слова упрека. Ваше сердце, ваш ум и ваша душа настолько чисты и невинны, что никакая скверна не может тронуть их. Вы словно Небесный Ангел, не способный таить в себе обиду. Но это обстоятельство ничуть не умаляет моей вины. И чем больше в вас снисхождения ко мне, тем сильнее отягощается то зло, которое я, пусть и неумышленно, причинил вам.

— О чем вы говорите, милый Артур? — тихо спросила Шарлотта.

— Думаю, вы и сами это понимаете, любовь моя, — ответил мистер Николлс, устремив на жену взор, исполненный неизбывной печали. — Еще до нашей свадьбы меня одолевало странное, непостижимое ощущение — некий тайный страх, что заключение брачного союза между нами может каким-то образом навредить вам. Поначалу я никак не мог понять, в чем тут дело. Но после той злосчастной прогулки к ручью у подножия взгорья, когда нас застиг проливной дождь, мне явилась ужасная мысль, которая терзает меня по сей день и будет неотступно преследовать меня на протяжении всей моей жизни, в этом я твердо убежден. Так вот, мне думается, что, волею Судьбы, я стал орудием темных сил, призванных сломать вашу жизнь, дорогая Шарлотта.

— Но отчего у вас возникают столь мрачные мысли, Артур? — насторожилась его жена.

— Ведь именно я позвал вас на прогулку в тот роковой день! Я предложил вам полюбоваться ручьем у взгорья! Никогда, никогда в своей жизни не прощу себе этого!

— Успокойтесь, дорогой Артур, — с невыразимой нежностью промолвила Шарлотта. — Вам не в чем упрекнуть себя: ведь я по своей собственной воле отправилась с вами на ту прогулку, и сама дала свое согласие полюбоваться чудесным ручьем!

— Но эти предложения исходили от меня! — решительно возразил мистер Николлс.

— А я охотно приняла их! — продолжала настаивать на своем его супруга.

— Так ли уж охотно? Вы просто не хотели огорчать меня своим отказом, дорогая, — в волнении произнес преподобный Артур Николлс. — Вы ведь призывали меня послушаться голоса разума и не совершать безрассудных поступков. Однако я проявил своевольное упорство и не внял вашим предупреждениям. Это был непростительный беспечный эгоизм. Я не имел права ставить под угрозу вашу бесценную жизнь, любимая Шарлотта, и создавать риск для жизни нашего ребенка, которого вы носите в своем чреве…

— Артур! — резко прервала его Шарлотта. — Как вы могли предвидеть, что все так обернется? Так сложились обстоятельства — вот и все.

Мистер Николлс печально покачал головой:

— Не нужно, дорогая. Не пытайтесь меня защитить. Это только моя вина. Я просто обязан был проявить бдительность!

Он внезапно смолк и некоторое время просидел в неподвижном раздумье. Наконец он повернулся к жене, пристально взглянул ей в глаза и спросил:

— Почему… почему вы заведомо не дали мне знать о ваших судьбоносных видениях, связанных с водной стихией? Если бы я только мог представить себе нечто подобное!.. Видит Бог, я нипочем не допустил бы той страшной оплошности, которая свершилась по моей вине.