Роковая тайна сестер Бронте

Миледи слабо кивнула в ответ.

— В сущности, эти сведения и составляют всю ту бесценную информацию, какую мне поведал дух моей дорогой сестры за время наших таинственных незабвенных встреч, — пояснила моя знатная собеседница, — Правда, есть еще кое-что, — добавила она после напряженного минутного раздумья, — То, что не дает мне покоя с момента моей последней встречи с призраком Эмили.

В ту ночь привидение явилось часом позже обычного, что, учитывая свойственную ему четкую пунктуальность, крайне меня насторожило. Дух моей сестрицы остановился прямо напротив меня и долго напряженно вглядывался в мое лицо, сохраняя устрашающее мрачное безмолвие. А затем призрак изрек всего одну-единственную за всю ту ночь фразу. Фразу, мгновенно поглотившую мое сознание и безраздельно владеющую им до сих пор. «Близится странная перемена, — сообщил мне дух Эмили Джейн, — Я вижу, что на тебе уже лежит ее тень»[110]. Какая «странная перемена»? Что подразумевал призрак моей возлюбленной сестры, исторгая из своих уст эти пророческие слова?

— Вероятно, — проговорила я, стараясь унять колотившую меня дрожь, — в вашей жизни скоро должно произойти нечто знаменательное, судьбоносное. По всей видимости, призрак вашей сестры хотел предупредить вас об этом, чтобы вы были готовы к грядущему свершению и ждали тайного знака свыше.

— Тайного знака свыше? — с сомнением переспросила миледи, — Но почему вы полагаете, что я должна ждать какого-то знака?

— Господь очень часто посылает человеку какой-нибудь условный сигнал, дающий ему понять, что в судьбе его вскоре настанет новая веха, — пояснила я, — Это может быть природный символ или что-то иное, что, возможно, направит вас к дальнейшим действиям. Разве вам, уважаемая леди Кэтрин, не доводилось сталкиваться в своей жизни ни с чем подобным? Я в это не верю. Ведь вы уже получили главное предупреждение — предупреждение, исходившее от призрака вашей достославной сестры. Уже сам факт, что вы видели этот призрак и причем видели неоднократно, выходит за пределы обыкновенного человеческого сознания и обнаруживает не что иное, как Высший Божественный промысел.

Леди Кэтрин глубоко задумалась.

— Вы говорите, природный символ? — повторила она, погрузившись в свои сокровенные воспоминания. — Ну, конечно же! — миледи медленно подняла голову в гипнотической власти внезапного озарения. — Буря! По крайней мере, два случая подобного рода предупреждения я могу назвать теперь же. Буря разразилась в ночь перед моей свадьбой и в ту страшную, проклятую Богом ночь, когда… когда бренная телесная оболочка навеки покинула того, кто составляет смысл моей жизни.

— Что ж, — отозвалась я, — в этом, почтенная леди Кэтрин, вы не одиноки. Для меня так же, как и для вас, буря является главным судьбоносным провозвестником.

— Но чего мне следует ждать теперь?! Каким образом я смогу отчетливо осознать, что надлежит делать дальше?! — во власти непостижимого глубокого отчаяния воскликнула миледи.

— Я задаю себе те же вопросы. И горячо молюсь о том, чтобы Господь послал мне знак и направил мои стопы по верному пути. Молитесь же и вы, дорогая леди Кэтрин, и положитесь на Бога! Я верю, что Господь не оставит нас и да будет на все Его святейшая воля!

* * *

Леди Кэтрин решила оставаться в гавортском пасторате до тех пор, пока не получит предупреждение свыше и не поймет, как ей следует поступить в дальнейшем. Она с большим трудом добилась соответствующего соизволения от нового хозяина — преподобного Артура Николлса. Этот строгий и в высшей степени принципиальный господин дал свое согласие на временное пребывание в его доме знатной гостьи скрепя сердце — лишь потому, что за нее ходатайствовала Марта, которая уже давно — благодаря своей горячей безропотной преданности своим прежним хозяевам — заслужила его доверие.

Миледи и ее дочь поселились в бывшей «Children’s study», я же по-прежнему оставалась в комнате достопочтенного Патрика Бронте, где я обосновалась год назад. Эта комната внушала мне особый благоговейный трепет — здесь оживали все самые светлые образы моего прошлого. Это место стало неотъемлемой частью моего нынешнего существования, священным храмом моих воспоминаний.

С тех пор, как мое физическое и духовное состояние пошли на поправку, я не могла уже позволить себе злоупотреблять милостивой добротой обитателей этого жилища и, прежде всего, его законного владельца. Поэтому все это время я жила тем, что преподавала английскую словесность детям из местных семейств среднего достатка. Я регулярно посещала частные дома, где исполняла эти нехитрые обязанности.

Почти все заработанные деньги я отдавала хозяину пастората без всякого принуждения — исключительно в качестве благодарности за любезно оказанное мне гостеприимство. Подобные действия могут быть расценены как нечто, вроде негласной арендной платы. Как бы то ни было, я полагаю, что это было справедливым и вполне отвечало законам гуманности и правилам приличия.