Роковая точка «Бурбона»

Одни утверждали, что он был стабильно груб с подчиненными, не стеснялся в выражениях при указаниях на их промахи или ошибки. Другие говорили, что он на самом деле являлся ярым защитником социалистического пути развития общества. Доказательством чего было его поведение, особенно на партийных собраниях, где мог любого отчитать по поводу отсутствия правильной государственной оценки того или иного мероприятия партии и правительства, или недостаточности политической бдительности, или неглубокого освоения конкретной темы по марксистско-ленинской подготовке.

Создавалось впечатление, что он искренне верит в идеи построения реального социализма, считая эксперимент с советской властью в России наиболее удачным за всю историю ее существования.

Другие же утверждали его толерантность, терпимость к ошибкам, сделанным подчиненными, умение держать коллектив в работоспособном состоянии, желание в любом деле дойти до сути и никогда не сорить гневными филиппиками в адрес своих коллег.

Одно достоверно известно — с возложенными обязанностями как по «крыше», так и в ходе выполнения чисто разведывательных задач он справлялся на уровне оценки «хорошо», что давало руководству ГРУ возможность без всяких сомнений использовать его в этом направлении и в дальнейшем.

Глава 3 Вторая командировка в Нью-Йорк

Нельзя быть злодеем другим, не будучи для себя негодяем. Подлость универсальна.

Б. Пастернак

Итак, спокойно отработав «вахту» за рубежом — в Нью-Йорке на протяжении более пяти лет, с 1951 по 1956 год, майор Поляков уезжает в Москву и назначается руководством ГРУ Генштаба СССР на должность оперативного офицера в центральном аппарате Главка.

Прослужив непродолжительное время в столице, его стали неоднократно направлять в течение 1957–1958 годов в краткосрочные командировки в Берлин, как писал Том Мэнголд «…для проведения операций с нелегалами».

Здесь он впервые услышал от одного из офицеров недовольную тираду в адрес жертв войны, запавшую глубоко в его душу. Офицер говорил о том, что слова «гитлеризм» и «холокост» заполонили все и вся в ущерб памяти миллионных жертв других народов, в том числе белорусов, русских, украинцев. Поляков был полностью согласен с такой оценкой. Для него под черным крылом нацизма проплывали холокосты других народов, в том числе славянских, которых гитлеровцы пытались уничтожить и вывести до конца как унтерменшей — недочеловеков.

Теперь его частые приезды в столицу ГДР четко фиксировали сотрудники советского отдела ЦРУ Дик Кович и Джордж Кайзвалтер, что стало известно после развенчания фантома руководителя контрразведки в главном разведывательном органе США по добыванию информации и всяких «мокрых» дел — Джеймса Энглтона.

Вполне понятно, к персоне советского офицера было уже тогда обращено серьезное внимание. Полякова плотно опекали: серьезно «исследовали» результаты его кратковременных загранкомандировок на предмет дальнейшего изучения для возможной вербовки. Он стал таким образом «объектом изучения», а для разведки это уже половина дела.

В октябре 1959 года в звании полковника руководством ГРУ он вновь направляется Нью-Йорк и назначается на знакомую должность. Поэтому за выполнение главной задачи он не беспокоился — он ее усвоил и притерся к ней еще в первую командировку. Она ему была знакома и понятна: проведение разведывательной работы под прикрытием начальника секретариата Представительства СССР в Военно-штабном комитете (ВШК) ООН и выполнение других ответственных заданий Центра. Прежде всего в операциях по связи с нелегалами из числа советских граждан, внедренных и осевших на территории США под различными предлогами, должностями и постами.

Приезд Полякова в США заставил оживить работу вокруг него внутренней контрразведки. ФБР закрепило за советским гражданином одного из самых опытных сотрудников, которому поставило задачу в течение нескольких месяцев «…доизучить, а затем осуществить вербовку военного разведчика из СССР». К этому времени они точно знали его причастность к военному разведывательному ведомству.

И действительно, летом 1960 года представители ФБР попытались установить прямой контакт с Поляковым. Однако на тот период он еще по-настоящему, как говорится, «не созрел для предательства». Внутри у него вспыхнула очередная борьба мотивов — за и против. Боролись между собой предательство и патриотизм, измена и вера в свой служебный рост без помощи американцев. Он уже не признавал истину, что хороший дипломат всегда должен помнить, что он должен забыть.

С одной стороны, страх сдерживал его смелость в установлении непосредственного контакта с разведкой США, а с другой — у него роились наполеоновские планы служебного роста в системе ГРУ. Себя он ценил высоко, а поэтому жил надеждами на служебное продвижение.

В кругу сослуживцев он нередко приводил один афоризм — странно распределены блага жизни между людьми: нищему ничего, бедному мало, богачу много, а довольно — никому!