Роковая точка «Бурбона»

Да, репрессии были, за которые его следует осуждать, но была и другая сторона медали! Только такая личность, как Сталин, могла реализовать идею сельской общины через коллективизацию, провести в сжатые сроки индустриализацию страны, повергнуть самую сильную армию мира — германский вермахт и Третий рейх, вооружить свою армию ядерным оружием и, наконец, подвести страну к состоянию сверхдержавы. Потом некоторые авторы будут ее величественно называть Красной Империей.

Не он ли, командир артиллерийской батареи и, миллионы подобных ему еще каких-то пяток лет назад с криком — «За Родину! За Сталина!» — устремлялись в контратаки на врага. С именем Сталина умирали и в застенках НКВД. Вот уж действительно — право сильнейшего есть сильнейшее бесправие.

А что, при Ленине было мало сделано зла? Очень много…

Порушенная православная вера, разбитые и разграбленные церкви, забытая дорога к Храму, уничтожение казачества, отток интеллигенции на Запад, затопленные пароходы вместе с инакомыслящими в трюмах, миллионы смертей в развязанной им Гражданской войне. А чего стоят кровавые шабаши расстрельной команды из бронепоезда председателя Реввоенсовета товарища Троцкого!

Этот зверь в человеческой плоти, гулявший, как сатана, по фронтам Гражданской войны, без суда и следствия отправил на тот свет не одну тысячу невинных граждан молодой Советской России. Тела расстрелянных его палачами красноармейцев и командиров РККА бросались незахороненными на привокзальных платформах, в полях и лесах на съедение голодным собакам и диким зверям.

Это его уста изрекали и из-под его пера выходили строки:

«Мы достигли такой власти, что если бы завтра декретом приказали всему мужскому населению Петрограда явиться на Марсово поле и получить по двадцать пять ударов розгами, то 75 % явились бы и стали в хвост очереди. А остальные 25 % запаслись бы медицинскими справками, освобождающими их от телесного наказания!..

Мы должны превратить ее (Россию. — Авт.) в пустыню, населенную белыми неграми, которым мы дадим такую тиранию, какая никогда не снилась самым страшным деспотам Востока. Разница лишь в том, что тирания эта будет не справа, а слева, и не белая, а красная. В буквальном смысле этого слова красная, ибо мы прольем такие потоки крови, перед которыми содрогнуться и побледнеют все человеческие потери капиталистических войн.

Крупнейшие банкиры из-за океана будут работать в тесном контакте с нами. Если мы выиграем революцию, раздавим Россию, то на погребальных обломках ее укрепим власть сионизма и станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени. Мы покажем, что такое настоящая власть. Путем террора, кровавых бань мы доведем русскую интеллигенцию до полного отупения, идиотизма, до животного состояния…

А пока наши юноши в кожаных куртках — сыновья часовых дел мастеров из Одессы и Орши, Гомеля и Винницы — о, как великолепно, как восхитительно умеют они ненавидеть все русское! С каким наслаждением они физически уничтожают русскую интеллигенцию — офицеров, инженеров, учителей, священников, генералов, агрономов, академиков, писателей!…»

За эту раздавленную вождем «политическую гниду» Поляков уважал Сталина, о чем открыто говорил с сослуживцами, цитируя эти строки.

А красный маршал Тухачевский, применивший газы для умерщвления тысячей восставших крестьян Тамбовщины во главе с Антоновым и расправа же под его командованием с мятежными матросами в Кронштадте! На нем что, меньше крови?

Вообще вождей разных мастей он считал провокаторами насилия, сугесторами — агрессивными приспособленцами, паразитирующими на народной энергии. По его разумению, нехищные люди у власти не удерживаются. Он часто говорил, что воля и тяга к власти — в основном удел негодяев и мерзавцев, за малым исключением.

* * *

В образе нового вождя, человека из той же обоймы (Поляков в нем личности не увидел), — наоборот, с каждым годом Хрущев терял в его глазах все больше и больше авторитета, которого и так было чуть — как кот наплакал. Сравнивая оценку авторитета ложного и полезного, он рассуждал словами русского публициста и литературного критика Дмитрия Ивановича Писарева, чтением работ которого он когда-то наслаждался:

«Если авторитет ложный, тогда сомнение разобьет его и прекрасно сделает; если же он необходим или полезен, тогда сомнение повертит его в руках, осмотрит со всех сторон и поставит на место».

Хотя надо признаться, к художественной литературе во время его работы в США душа особенно не лежала. Чтобы сверкнуть начитанностью, он не раз говорил, что книги нужны, чтобы лишний раз напомнить человеку, что его оригинальные мысли не так уже и новы.

Но Поляков авторитет Хрущева не «поставил на свое место», а со всего маха грохнул о пол, да так, что осколки его ранили душу.