Букер никак не мог понять,
— «План Б», — вставая, повторил Букер.
Роберт не отрывал глаз от экрана.
— «План Б», старина? — мягко спросил он, словно никогда раньше не слыхал этого выражения.
Букер поколебался.
— Не заходи слишком далеко. Я хочу сказать, не зарывайся.
— Не беспокойся так, Мартин. — Роберт включил звук на полную мощность. — Мне просто нужна информация. Никаких грязных трюков. Я усвоил свой урок много лет назад, в Майами, помнишь?
Букер был уже на полпути в холл, к Сесилии и Патнэму, когда вспомнил, о чем говорил Роберт, и его бросило в жар, на лбу выступил пот.
Он был тогда совсем молодым человеком, только что с юридического факультета, но перед его глазами до сих пор стояла фотография из «Нью-Йорк пост». Полицейские теснили от края бассейна компанию загорелых мужчин и женщин в бикини и солнечных очках, со смешанным выражением страха и любопытства на лицах. Над ними возвышались балконы курортного отеля, уходя за пределы снимка. Рядом с водным велосипедом камера поймала две ноги — одну в сандалии от Гуччи, другую босую. Заголовок гласил: «САМОУБИЙСТВО ДЕЛЕГАТА: ИМЕЛ ЛИ МЕСТО ШАНТАЖ?»
Каким бы ни был «План Б» Роберта, решил Букер, он должен сделать все, чтоб в нем не возникло необходимости, ради общего блага.
Артур всегда избегал посещения ресторана «21», как любого заведения, где его могли заметить и узнать, но Роберт Баннермэн явно чувствовал себя здесь непринужденно. Мужчины, которые приветствовали его, были лощеными, средних лет миллионерами в первом поколении — как догадалась Алекса, это те люди, которые знают, как заставить звенеть деньги. Она узнала знаменитого финансиста с Уолл-Стрит и пару сверхпопулярных актеров, постоянно мелькавших на первых полосах газет. Это были люди круга Роберта, с крепкими натренированными телами — любители бодибилдинга и тенниса, с холодными глазами, хищники, на целую ночь оторвавшиеся от денежных трудов. Их сопровождали жены, как правило, красивые блондинки, моложе мужей лет на десять — двадцать. Многие из них бросали на Роберта взгляды, возможные только между тайными любовниками, взгляды и улыбки, настолько избегавшие какого-либо значения, настолько подчеркнуто небрежные, что были равносильны исповеди.
Что ж, подумала она, это не ее дело. Ее забавляло, что мужья ничего не замечают — однако те были слишком заняты, встречая Роберта крепкими мужественными рукопожатиями, да и вообще производили впечатление людей, которые никогда не уделяют большого внимания своим женам, что было, возможно, одной из причин, объяснявших успех Роберта, хотя и не единственный, ибо он был, вынуждена признать Алекса, исключительно привлекательным мужчиной, и умел убеждать, иначе она бы не приняла его приглашения с первого раза.
Она не могла не заметить, что в отличие от отца, который всегда заказывал столик там, где его не увидят, Роберт выбрал такое место, где его не могли не заметить. Мужчины и женщины нескончаемым потоком останавливались, чтобы поздороваться с ним, и у него, как у прирожденного политика, было в запасе слово для каждого из них. Многие оглядывались на нее, несомненно, чувствуя, что она — какая-то знаменитость, но, к счастью, не могли вспомнить, какая именно. Роберт заказал виски, с обычным для Баннермэнов безразличием к еде, и развлекал ее светской беседой, когда его прервал крепкосложенный мужчина, в котором Алекса смутно признала известного толстосума, партнера президента по гольфу.
— Большой босс говорит, что вы собираетесь выставляться в губернаторы?
Роберт кивнул.
— Рискуй, и победишь, старина.
— Когда вы вернетесь в Вашингтон, мы это обсудим. Пришло время, когда в Олбани[34]
нам снова нужен республиканец.— Я этого добьюсь. — Роберт сверкнул неотразимой улыбкой.
Когда собеседник отошел, он повернулся к Алексе, его лицо стало серьезнее.
— Отец не верил, что я смогу победить на губернаторских выборах, правда?
— Он так не говорил.
— Вы очень тактичны. Давайте не будем тратить время на любезности.
— Хорошо. Да, он считал, что вы проиграете.
— Отец крайне поверхностно разбирался в политике. Он просто не мог вынести мысли, что я могу победить на крупных выборах, тогда как он их проиграл. Он полностью отказался использовать свое влияние в мою пользу. Всякий нормальный отец был бы
— Он считал, что вы использовали его имя, чтобы получить деньги.