Роковая женщина

— Это документ, Мартин. — Он заколебался. — Рапорт дорожной полиции штата Нью-Йорк. Помечен примерно ноябрем 1967 года.

Букер вспомнил дату смерти Джона Баннермэна, но сохранил достаточно самообладания, чтобы удержать эту мысль при себе.

— Полицейский рапорт? — спросил он.

— Верно. Отец когда-нибудь упоминал о нем?

— Нет. Он вообще не касался этого вопроса. Я однажды спросил его о Джоне, и он сразу сменил тему. А что в рапорте?

— Ничего особенного. Он должен быть в запечатанном конверте с пометкой «конфиденциально», я в этом совершенно уверен, может быть, там еще стоит мое имя. Он представляет чисто… хм… чисто исторический интерес. Если тебе попадется нечто подобное, не открывай, просто принеси мне.

— Он может быть у де Витта.

— Нет. Кортланд был бы последним человеком, которому отец его доверил. Это строго между нами.

— Я посмотрю. Это займет какое-то время.

— Мартин, этот документ мне необходим.

— Дорожный рапорт? Почему?

— Просто поищи его, ладно?

— Знаешь, у мисс Уолден могут быть какие-то его бумаги. Вполне возможно… — Букер осекся на середине фразы, потрясенный выражением лица Роберта. Такого лица он никогда не видел, даже загар Роберта внезапно потускнел, и его кожа приобрела желтоватый оттенок. На долю секунды Роберт испугался, был почти в ужасе. Затем взял себя в руки, что, похоже, потребовало от него больших усилий, поднес к губам сигарету, глубоко затянулся. У него вырвался смешок — краткий, отрывистый смешок, без всякого намека на юмор.

— Нет, — сказал он. — Я даже не могу поверить, что отец был способен на это. Это семейное дело, Мартин. Отец бы все сохранил в кругу семьи.

Букеру подумалось, что с точки зрения Артура Баннермэна Алекса и была членом семьи, и, между прочим, более достойным доверия, чем Роберт, но он решил, что разумнее будет этого не высказывать.

— Как мило, что ты пришла повидаться со мной, — сладким голосом сказала Брук.

Она сидела словно на иллюстрациях к Эмили Пост — колени плотно сжаты, скромные черные кожаные туфли на высоком каблуке стоят параллельно и чуть соприкасаются.

Несмотря на свой рост, Брук была сложена скорее как птица, с изящным, хрупким костяком, так что казалось чудом, как она вообще может ходить. Как она пережила детство в аристократической закрытой школе, с хоккеем на траве, уроками верховой езды и гимнастики, и умудрилась сохранить такие совершенные, узкие лодыжки, оставалось тайной генетики. Каждая косточка ее тела казалась до прозрачности хрупкой, как старинный фарфор, и столь же безупречно вылепленный. Ее пронзительные глаза были нефритово-зеленого цвета, и слишком близко посажены. Красотой она не отличалась: крупный прямой нос и узкие губы придавали ее лицу пуританскую суровость, и это подчеркивалось тем, что свои светлые волосы она стригла коротко, почти по-мужски.

— После нашей последней встречи я собиралась позвонить тебе, — начала Алекса.

Брук обнажила мелкие безупречные зубы в том, что у нее долженствовало означать улыбку.

— Рада, что ты это сделала, — и добавила: — наконец.

— Я была занята.

— Да, похоже на то. Однако нельзя быть слишком занятой, чтобы не вспомнить старых друзей, правда?

— Мы не были подругами, когда расставались.

— Между нами произошло недопонимание, Алекса, дорогая. Признаю, что я слегка вышла из себя. Так же, как и ты. Но я не держу на тебя зла.

Алекса улыбнулась в ответ, дабы подчеркнуть, что она тоже способна понять и простить, хотя, по правде, предпочла бы лучше иметь дело с гремучей змеей, чем с Брук Кэбот. Между ними не было ни малейшего недопонимания, не было и ссоры между подругами. Хорошие манеры и белые перчатки Брук не мешали ей вести дела железной рукой, и когда Алекса уходила от нее, она использовала все возможные угрозы — угрозы, которые Алекса воспринимала серьезно, как тогда, так и теперь.

Как тогда, так и теперь Брук была холодной, деловитой и властной, настолько истинной леди во всех отношениях, что сомнения Алексы относительно предложенной работы казались не только неразумными, но просто постыдными. Офис Брук выглядел первоклассным агентством по найму, начиная от матерински заботливой дежурной, дарившей в элегантно обставленной приемной, и до впечатляющих рядов бледно-розовых шкафов для документации — впоследствии Алекса обнаружила, что они пусты, поскольку Брук не считала возможным хранить деловые бумаги там, где их кто-то мог увидеть.

Когда Алекса поняла, что денег заработанных в качестве модели не хватает, чтобы вносить свою долю за квартиру, которую она снимала вместе с другой девушкой, она недолгое время прослужила у Брук «эскортом». Идею эту предложила соседка. Алекса не соглашалась несколько недель, когда, наконец сделав выбор между работой «эскортом» и возвращением домой, она облачилась в свой самый респектабельный наряд — юбку в складку, блузку с высоким воротником и твидовый жакет — костюм, в котором она могла бы провести уик-энд в каком-нибудь загородном имении, если б ее кто-то туда пригласил, и поднялась на два пролета в офис «Социального реестра» для предварительного собеседования.