Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста

В качестве идеологии позиция Людвига Гейгера, превозносившего национальную идентичность выше еврейских братских чувств, оказалась весьма сдержанной. Другие немецкие евреи пошли гораздо дальше и попытались еще радикальнее порвать с военными противниками Германии. Всемирный Еврейский Союз, французская организация, посвященная защите прав евреев, был, вероятно, довольно безобиден. И все же, когда началась война, один из членов организации из Майнца решил уйти и незамедлительно сделал это. «Я снял с себя полномочия, – объяснял он, – потому что как немец не могу принадлежать к обществу под французским руководством»³⁶. Его реакция была созвучна волне народного патриотизма, обращенной против всего, что ассоциировалось с тремя державами Антанты. Предприятия германизировали свои названия, устраняя любые следы английского или французского языка, театры прекращали ставить пьесы Шеридана или Толстого, а газеты взяли за правило избегать иностранных слов³⁷. Макс Либерманн был одним из многих интеллектуалов, вернувших британские и французские академические награды и призы³⁸.

Судя по всему, немецким сионистам как членам транснационального движения оказалось гораздо сложнее отречься от связей с внешним миром. В конце концов, этот конфликт оказался полной противоположностью их долгосрочной цели – объединению евреев. Но, не считая немногих примечательных личностей, таких как юный Гершом Шолем, большинству германских сионистов легко удалось обойти моральный вопрос сражения с другими евреями. Правда, обоснование их позиции потребовало настоящей словесной гимнастики. Артур Хантке, председатель главной сионистской организации Германии, признавал, что сражения с другими евреями могут «задушить всякие остатки чувства общности». Но куда более вероятный исход, утверждал Хантке, – что война «разожжет уже угасшее национальное чувство, сделав очевидным, к чему в конце концов приводит диаспора»³⁹.

Решение немецких сионистов поддержать военно-экономическую деятельность Германии выявило, до какой степени еврейские общины в едином порыве мобилизовались в конце лета 1914 года. Раньше они не имели столь решающего значения в еврейской жизни, и их внезапный всплеск патриотизма удивил многих наблюдателей. Как сардонически прокомментировал один либеральный раввин, «даже сионисты открыли в себе истинное немецкое сердце»⁴⁰. В «духе 1914 года» многих евреев, будь их взгляды либеральными или сионистскими, привлекала идея укрепления связи между немцами всех социальных, религиозных и экономических слоев. Очевидно, именно так Мартин Бубер воспринимал первые недели конфликта. «Еще никогда концепт «народа» не был так реален для меня, как в эти последние недели», – с воодушевлением сообщал он в письме к собрату-сионисту Гансу Кону⁴¹. Среди призывов к мобилизации оказалось легко обойти вниманием отдельные вспышки антисемитизма. Возможно, такие моменты дискриминации негативно отразились на будущем, но в августе 1914 г. они были не в силах свести на нет поддержку со стороны евреев.

Немцы, на фронт!

В течение августа мужчины, которые, как ранее казалось, охотно шли волонтерами, начали отбывать на фронт. Гуго Розенталь и его четыре брата один за другим покинули свой дом в западном районе Липпе. Всего несколько недель назад семья собралась вместе, чтобы отпраздновать свадьбу старшего брата Розенталя. Теперь же все, чего хотелось его матери, – «сидеть у окна и плакать». Этот образ глубоко врезался ему в память⁴². На улицах тоже бушевали эмоции. В городах по всей Германии наблюдали тщательно срежиссированное зрелище: солдаты в форме маршируют к местным железнодорожным станциям, готовые, чтобы их угнали на фронт. Часто толпы любопытных зевак теснились, чтобы хоть одним глазком взглянуть на проходящих солдат, может быть, не зная, когда они вновь увидят любимого человека и увидят ли. Это были сцены не воодушевления, а страха и трепета перед будущим.

В первые недели войны большинство новобранцев в конце концов отправились на запад. Действительно, в определенный момент воинские эшелоны, набитые розовощекими солдатами, покатились через Рейн в районе Кельна с интервалом в десять минут⁴³. Оттуда Первая, Вторая и Третья армии двинулись на Бельгию, которая, согласно так называемому «Плану Шлиффена», была просто-напросто плацдармом на пути в Париж⁴⁴. Готфрид Сендер, энергичный молодой преподаватель-еврей, участвовал в раннем наступлении через низины. «Путь долгий и жаркий. Но мы жаждем дела», – объяснял он оставшимся дома⁴⁵. Южнее немецкий еврей Людвиг Франк, социал-демократ, которому не так давно исполнилось сорок, был направлен в Лотарингию. Задачей Франка и его соратников было держать оборону от французов, пока Сендер и основные войска прорывались через Бельгию. На востоке, где от русских вначале не ожидали особой угрозы, задача состояла просто в обороне позиций, пока не падет Франция. Гарри Маркус, бывший, как и Сендер, членом еврейской общины Берлина, одним из первых прибыл на восток, пусть даже скорее в качестве врача, чем бойца⁴⁶.