Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста

Среди средств гарантировать победу было что-то успокаивающе прямолинейное в идее простого повышения доступности человеческого ресурса. Хотя Карл фон Клаузевиц, великий прусский военный стратег, подчеркивал, что исход битвы решают скорее тактика, лидерские качества и четкие политические цели, нежели численное преимущество, но даже Клаузевицу пришлось признать, что численность – «самый основной элемент победы»⁶³. Вероятно, зная эту поговорку, Мольтке и его предшественники в Генеральном штабе до 1914 года безуспешно добивались увеличения численности армии на 300 000 человек⁶⁴. Когда Фалькенхайн сменил Мольтке после разгрома на Марне, ему пришлось признать, что Центральные державы никогда не смогут сравняться с Антантой в человеческих ресурсах. Вот почему он все энергичнее подчеркивал необходимость защиты немецких позиций на востоке, одновременно подрывая боевой дух Антанты на западе с помощью более агрессивной стратегии⁶⁵.

Игра в числа велась и на дипломатической арене. Когда война только началась, многие страны, как на европейском, так и на мировом уровне, наблюдали за этим со стороны. Для Антанты и Центральных держав цель была проста. Им нужно было склонить на свою сторону как можно больше этих нейтральных стран, поскольку они верили, что каждая из них может принести стратегическое и численное преимущество. Германия отметила первую победу в этом дипломатическом покере по-крупному, когда сумела уговорить Турцию присоединиться к Центральным державам в ноябре 1914 года. Ойген Миттвох, немецко-еврейский ориенталист, приложил все силы, чтобы обрисовать значимость этого события. Он объяснял немецкой общественности, что объявленная Турцией «священная война» (джихад) дает огромное преимущество, так как направлена против христиан Антанты, а не Центральных держав⁶⁶. Но, как и в случае столь многих кажущихся прорывов в войне, вступление в нее Турции ни на шаг не приблизило победу. При многочисленной, но не обладающей новейшим оружием армии основной вклад Турции первоначально заключался лишь в расширении географии войны.

И все же немецкие сионисты навострили уши, услышав о решении Турции вступить в конфликт на стороне Германии. Сама по себе Турция не вызвала бы такого возбуждения. Но Турция как часть огромной Османской империи, включавшей в себя Палестину, – это совсем другое дело. В весьма сдержанных выражениях сионистская «J"udische Rundschau» заметила, что новое «сражение за будущее Востока будет важно и для нас»⁶⁷. Однако если сионисты хотели что-то выиграть от нового союза Германии с Турцией, им нужно было убедить военное и политическое руководство Германии, что Палестина важна также и для них. Поскольку Палестина не представляла особой стратегической значимости, это всегда было крайне непростой задачей.

Для немецких сионистов решение этой головоломки заключалось в том, чтобы доказать: их интересы в Палестине очень тесно связаны с экспансионистскими военными целями самой Германии. В первые годы войны движение немецких сионистов усилило пропаганду до предела, породив непрерывный поток писем, переговоров и памфлетов, изображавших радужное будущее на Ближнем Востоке как для евреев, так и для немцев⁶⁸. Одно из наиболее провокационных заявлений в этом отношении поступило от Курта Блюменфельда, впоследствии ставшего председателем сионистского движения Германии. Видимо, в попытке задобрить немецких империалистов Блюменфельд опубликовал свои размышления в газете «Das gr"ossere Deutschland», уже заработавшей кое-какое влияние благодаря своей поддержке экспансионизма. Блюменфельд настаивал, что между немцами и евреями существует уникальная культурная и языковая связь. Увеличение еврейского поселения в Палестине, утверждал он, послужит экономическому доминированию Германии во всем регионе. В самом деле, евреи послужили бы «экономическим посредником между восточным и немецким миром»⁶⁹.