Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста

После многомесячных экспериментов первая газовая атака была намечена на апрель 1915 года на Ипрском выступе. При подготовке к штурму войска тайно разместили тысячи баллонов с газом, обращенных в сторону французских позиций. После нескольких дней напряженного ожидания, чтобы ветер подул в нужную сторону, 22 апреля крышки были наконец открыты и газ выпущен. С немецких позиций газовое облако выглядело вполне безобидным. «Это смотрелось красиво, – заметил один немецкий офицер, – солнце уже садилось, и вечерний свет окрасил газ коричневато-желтыми оттенками»⁸⁶. Для солдат во вражеских окопах облако газа было намного ужаснее. От газа погибли и пострадали несколько сотен французов и алжирцев. И все же немецкая армия не сумела довести преимущество до логического завершения, и атака захлебнулась. Даже самые шовинистические националисты нашли немного поводов для радости в этих жутких сценах. Еврейские общины не давали публичных комментариев по вопросу разработки химического оружия, но в то время у них и не было реальных причин отвечать. Тем временем «Vossische Zeitung» Георга Бернхарда решительно поддержала газовые атаки, заявив, что «наши противники многие месяцы использовали это средство ведения войны»⁸⁷.

Международное сообщество восприняло ситуацию совершенно иначе. Использование Германией хлора противоречило Гаагским конвенциям, сделавшим ведение войны ввиду применения химического оружия беззаконным. Как и Бернхарда, Габера, похоже, никогда особенно не волновали подобные суждения. Даже после войны он продолжал настаивать, что «газовая война никоим образом не может быть так же жестока, как летящие артиллерийские снаряды»⁸⁸. Но это лишь свидетельствовало о бескомпромиссной убежденности Габера в использовании химического оружия. Все время разработки этой программы в первую очередь Габер, а не военные, продвигал технологию вперед. Габер проводил эксперименты, завоевывал поддержку армии и даже отправлялся на поле боя, чтобы осмотреть размещение газового оборудования. Его приверженность новой форме ведения войны была такова, что он ставил военные успехи выше собственной семейной жизни. Вскоре после первой газовой атаки Клара Иммервар, прожившая в браке с Габером двенадцать лет, застрелилась из табельного пистолета своего мужа. Причины ее самоубийства до сих пор неясны. И все же, если оглянуться назад, кажется примечательным, что уже на следующий день Габер решил отправиться на Восточный фронт, чтобы организовать дальнейшие газовые атаки⁸⁹.

Кажется, для Габера победа Германии, полученная благодаря разумному использованию химического оружия, затмила все остальное. В этом уравнении этическая сторона газовой войны была лишь погрешностью. Многие немецкие евреи, хотя ни в коем случае не большинство, разделяли убеждение, что Германии нужно применять неконвенциональные средства и новые технологии, чтобы добиться военного прорыва. Герберт Зульцбах восхвалял с линии фронта «великолепную работу» немецких «подводных лодок и цеппелинов»⁹⁰. Это же чувство Георг Бернхард и Альберт Баллин распространяли в тылу. И все же эта мощная поддержка не положила конец военным действиям. Даже наоборот. Использование Германией новых вооружений, будь то субмарины или химическое оружие, не только озлобило мировую общественность, но и сделало конфликт более жестоким, так как другие нации ответили тем же. Несмотря на воинственный настрой Габера, немецкие евреи никогда не были основной группой поддержки для такого аспекта всеобщей войны. И все же, как и все остальные немцы, они оказали негласную помощь и своим молчаливым согласием, и – реже – прямой поддержкой.

Новая боевая машина

Оглядываясь на карьеру Габера в военное время из 1950-х годов, его бывшие коллеги нередко вспоминали любовь великого ученого к военной форме. Судя по всему, при поездках на фронт он имел обыкновение щеголять униформой капитана армии – этот ранг он получил в 1915 году⁹¹. Габер был не единственным немцем еврейского происхождения, питавшим теплое чувство к символам немецкого милитаризма. Виктор Клемперер также счел это заслуживающим упоминания, когда посетил богослужение в берлинской синагоге. «Кантор стоял на кафедре в полевой серой униформе, – рассказывал он. – И в крошечной комнате я насчитал двадцать восемь мужчин в форме, из них девять с Железным Крестом»⁹². Вид немецких евреев, затянутых в мундиры со сверкающими пуговицами, в начищенных сапогах, не был новостью. В конце концов, солдаты-евреи сражались и в прежних немецких армиях. Но с наступлением 1914 года обстоятельства весьма сильно изменились. Было бы слишком смело называть это новой армией, поскольку немецкие военные по-прежнему изо всех сил старались ограничить евреям доступ в высшие эшелоны офицерского корпуса. Но под давлением разрастающейся войны они были вынуждены хотя бы на словах обращать внимание на религиозные потребности и обычаи евреев.