Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста

Но при всем своем патриотическом духе пьеса Геррнфельдов касалась и некоторых самых глубоких страхов, терзавших в то время немецких евреев. В довоенные годы братья Геррнфельд чувствовали себя вполне уверенно, используя на сцене широкий спектр местных диалектов. Их театр на берлинской Командантенштрассе, чуть южнее центра, изо дня в день ставил популярные пьесы, где восточноевропейские евреи выходили на сцену и потчевали публику смесью немецкого, иврита и идиш. И все же ни одна из этих особенностей, еще недавно таких ярких, не пережила начала военных действий. «Он вернется» была чисто драматическим спектаклем, где все главные герои говорили на стандартном немецком языке, без следа диалекта. Пусть Мозес и был евреем, но ассимилированным, глубоко патриотичным. От более сложных персонажей восточноевропейских евреев из старых времен не осталось и следа¹⁵.

Столь выраженный сдвиг в работе Геррнфельдов происходил из самого «духа 1914 года». Может быть, его идея и символизировала вначале единство, но она же сеяла значительную разобщенность. Она воодушевляла немцев, но любой, кому выпала судьба негражданина, включая и восточноевропейских евреев, оставался в опасном положении – особенно по мере того, как страну охватывала шпионская лихорадка. Местные и национальные газеты посвятили не одну колонку разоблачению французских и русских шпионов, которые, если верить историям, уже ухитрились просочиться в каждый уголок страны. Многие из таких историй были раздутыми. Так, Фридрих Штампфер из SPD вспоминал, как на его глазах толпа накинулась на «русского шпиона» в центре Берлина. Однако при ближайшем рассмотрении их «шпион» оказался офицером из Баварии. Ему удалось вырваться, отделавшись легким испугом¹⁶.

Из сотен «шпионов», которых арестовывали каждый день, к шпионажу реально были причастны – если вообще были – единицы. Но проблема была в другом. Накал шпионской лихорадки создавал атмосферу глубокой подозрительности. Если уж на баварского офицера могли напасть в центре немецкой столицы за то, что он шпион, то у немецких евреев восточноевропейского происхождения шансов уцелеть было и того меньше. И действительно, многие из тех колонок, что газеты посвящали раскрытию шпионов, упоминали евреев – иностранных граждан. В Вюрцбурге одного еврейского бизнесмена обвинили в том, что он укрывает шпионов, полиция расследовала заявления, что какой-то еврей в Штеттине продавал немецкую военную форму русским, а в восточнопрусском городе Инстербурге семнадцатилетний еврей якобы заполнил погреб бомбами для атаки на Германию¹⁷.

Журнал «Israelitisches Gemeindeblatt» в Кельне жаловался, что пресса никогда не сообщала об аресте греко-католического шпиона, шпиона-протестанта или шпиона-кальвиниста: все, кто интересовал газеты, – «еврейские шпионы»¹⁸. Тем не менее реакция более широких кругов немецких евреев на эти инциденты была поразительно сдержанной. CV, главная проеврейская организация, фактически ограничилась тем, что писала правительству письма с выражением своей озабоченности. «В дальнейшем следовало бы исключить подробности о принадлежности [шпионов] к иудаизму из всех репортажей», – вежливо просила она¹⁹. Сообщества немецких евреев оставляли без внимания тот факт, что они, как предполагалось, шли на войну, чтобы помочь восточноевропейским евреям, таким же, как те, что сейчас подвергались атакам дома. Похоже, возбуждение августа 1914 года перевесило эти неудобные технические моменты. В первые недели войны евреи и остальные немцы расходовали большую часть энергии на публичную демонстрацию своей поддержки. Предполагалось, что это момент национального единства. Вместо того чтобы раскачивать лодку, немецкие евреи держали курс на большее «спокойствие» и разделяли всеобщее ликование по поводу войны.

Мобилизация тыла

На востоке мобилизацию объявили русские, на западе тем же занялась Антанта, и потому евреям и остальным немцам тоже пришлось мобилизовать тыл для военных целей. В течение всего августа общественность казалась возбужденной, охотно готовящейся к будущей битве. И снова немецкие евреи способствовали этому аспекту «духа 1914 года», будь то волонтерство в госпиталях или предоставление зданий общины для военных целей. И все же общее впечатление могло быть и обманчивым. По сути, мобилизация была знаком перемен. Она требовала от евреев и остальных немцев изменить повседневные привычки, адаптироваться и чем-то пожертвовать, чтобы подготовить страну к войне. Как очень быстро стало понятно, все это было совсем не просто.