Роковой дом

Сильвия заметила, что он сильно побледнел.

— Как центр азартных игр Лаквилль уступает только Монте-Карло. Но если Монте-Карло еще и курорт, если там проводят досуг различными способами, то в Лаквилль приезжают исключительно играть. Вам, разумеется, нравится Казино, там празднично и красиво, но не случайно оно было сценой многих и многих трагедий. Знаете ли вы, как относятся к Лаквиллю в Париже?

— Нет… Я впервые услыхала о Лаквилле на прошлой неделе.

— Все парижские торговцы, без единого исключения, подписали петицию к правительству с просьбой отменить игровую концессию.

— Поразительно! — Сильвия была искренне удивлена.

— Простите, но ничего поразительного тут нет. Те деньги, которые попали бы в карманы торговцев, текут в кошельки анонимных акционеров Лаквилльского Казино. Конечно, держатели отелей находятся в ином положении, чем торговцы. Им Лаквилль не особенно мешает. Он расположен так близко к Парижу, что иностранцы, посетив Казино, на ночь возвращаются обратно в парижские гостиницы. Совсем переселяются в Лаквилль только самые закоренелые игроки.

Он уставил на Сильвию многозначительный взгляд, и она снова почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо.

— Да, я догадываюсь, о чем вы думаете, мадам. Увы, такова позорная правда, я один из этих несчастнейших, Богом забытых созданий — я закоренелый игрок.

В голосе графа звучала приглушенная боль с оттенком гнева. Охваченная жалостью Сильвия сочувственно вгляделась в его суровое и печальное лицо.

— Я расскажу вам в двух словах свою историю, — продолжал он, уселся рядом с мадам Бейли и стал палкой чертить на каменном полу воображаемые узоры. — Мне предназначалась карьера, которую я считаю самой завидной и приятной — карьера дипломата. Вы обратили внимание, как я говорю по-английски? Так же хорошо я владею немецким и испанским. Затем случилось несчастье, умерла моя нежно любимая матушка, и я унаследовал от нее несколько тысяч фунтов. Я тяжело переживал свое горе, к тогу же был тогда ничем не занят. Приятель уговорил меня отправиться в Монте-Карло. Две недели, проведенные там, изменили мою жизнь… сделали меня никчемным лоботрясом, как сказали бы англичане. Нужно ли после этого удивляться, что я прошу вас уехать?

Это признание тронуло и удивило Сильвию. Его слова звучали искренне, во взгляде сквозило смирение, на лице была написана мука. Под загаром Поступила бледность, черты обострились.

Сильвия произнесла тихо:

— Очень любезно с вашей стороны рассказать мне все это, и я должна благодарить вас за предостережение.

Но граф де Вирье, пропустив ее слова мимо ушей, продолжал:

— Дама, с которой вы в прошлый раз посетили Лаквилль, — я имею в виду польскую даму — я хорошо запомнил. В последние три года я видел ее летом в Монте-Карло, Спа и Экс-ле-Бене. Разумеется, я не удивился, встретив ее здесь, но — признаюсь, мадам — был немало поражен тем, что рядом с нею находится… — тут он помедлил, — молодая английская леди. Вы, вероятно, обиделись бы, скажи я вам, что мне пришло на ум, когда я увидел вас в Казино?

— Едва ли, — мягко отозвалась Сильвия,

— Мне показалось, мадам, что передо мной лилия, взошедшая на поле, которое густо заросло буйными и высокими сорняками, а скорее даже ядовитыми растениями.

— Но я не могу сейчас уехать! — воскликнула Сильвия. Слова и серьезный тон собеседника действительно произвели на нее глубокое и тягостное впечатление.

— На меня обиделась бы моя подруга, мадам Вольски. Неужели, если я останусь и даже буду делать иногда мелкие ставки, непременно случится какая-нибудь беда?

Она посмотрела на него умильно, как дитя. Но Сильвия была не ребенком, а очень красивой молодой женщиной, и сердце графа де Вирье забилось быстрее. Тьфу, глупости! Время, когда он любил и добивался взаимности, минуло навсегда.

Приняв на себя роль советчика, француз руководствовался исключительно человеколюбием. Нежная, безыскусная привлекательность Сильвии тронула его сердце, поэтому он счел нужным дать ей наставление, которое считал крайне полезным.

— Я не так глуп, чтобы утверждать, будто все, кто посещает лаквилльское Казино — закоренелые игроки, — медленно произнес граф. — Мы, французы, легко относимся к развлечениям и, не сомневаюсь, немало добропорядочных парижских буржуа приезжают сюда, выигрывают или проигрывают несколько франков, и никому от этого нет никакого вреда. И все же я обещал самому себе, что открою вам глаза на опасность…

Выходя наружу, на яркий солнечный свет, Сильвия чувствовала, что у нее появился друг — настоящий друг — в лице графа де Вирье. Это странное ощущение было ей настолько приятно, что она не решалась себе в этом признаться.