Роковой портрет

— Ну что ты. — Мег с незамутненным взором парировала вызов, как будто и не поняла, что он был ей брошен. — Джона никогда это не занимало. Он думает только о медицине. — Ее глаза вспыхнули живым интересом. Гольбейн пригнулся, чтобы лучше слышать. — Сейчас Джон много размышляет о том, стоит ли и дальше опираться на Галена. Ты знаешь, это мучительное лечение. Потоки крови. — Елизавета с отвращением отпрянула. Первая красавица в семье спрашивала совсем не о том. — Они с доктором Батсом теперь против Галена. Джон даже называет его мошенником — ведь Гален всю жизнь анатомировал свиней, а человеческое тело знал не очень хорошо. Джон и доктор Батс изучали копии итальянских рисунков человеческого тела. У них там, не то что в Англии, проходят публичные вскрытия преступников, есть анатомические театры и художники имеют туда доступ. Они читали отрывки трактата, над которым работает их коллега — Весалий из Падуи. Он еще не закончен, но когда будет издан, то полностью изменит наш подход к медицине. Я думаю, Джону интересны только такие новые люди.

Елизавета кивала, но с каким-то отсутствующим видом. Гольбейн восхитился той легкостью, с какой Мег ушла от опасного допроса сестры. Если это действительно была дипломатия. Ее лицо оставалось таким невинным. Он даже подумал, что ее в самом деле занимают медицинские теории, интересующие мужа.

— Вы, наверное, слышали об этом, мастер Ганс? — Мег будто знача, что Гольбейн внимательно ее слушал. — Вы видели рисунки Леонардо или Буонарроти?

Гольбейн так обрадовался, что она обратила на него свои темные глаза, что почти не заметил, как Елизавета с облегчением отвернулась и заговорила с молодым Джоном Мором.

За столом уже зевали и тяжело моргали. Кое-кто извинился и ушел спать. Когда вышли Мор и госпожа Алиса, в комнате словно померк свет и надвинулись тени. В окна бил ветер. На опустевшем конце стола Роперы потушили свечи, как бы приглашая засидевшихся тоже отправляться в постель. Но Елизавета еще говорила с Цецилией о детях, а Мег с Гольбейном продолжали обсуждать итальянские анатомические открытия и нравственные аспекты вскрытий, проводимых для понимания того, как работают мышцы, сосуды и сердце. На лбу у нее все еще виднелась небольшая складка.

Но усталый мир был нарушен. У дверей послышалось приглушенное хихиканье. Гольбейн сразу понял, что это значит. Подняв голову, он увидел выглядывающие из черноты яркие глаза и темные взъерошенные головки. Дети, все в шерстяных ночных рубашках, выбрались из спальни и решили пошпионить за взрослыми. Заметив, что их обнаружили, они с веселым шумом ввалились в комнату, подлетели к столу и стали хватать хлебные крошки и тянуться к блюдам с яблоками. Они со смехом уворачивались от взрослых, пытавшихся схватить их, и прятались за стульями и под столом.

Поднялся гул. Справедливо или нет, все родители тут же решили, что заводилами были именно их старшенькие. Они бросились на поимку озорников.

— Томми! — кричала Маргарита Ропер.

— Томми! — кричала Цецилия Херон.

— Томми! — кричала Мег Клемент.

После неравного сражения Уилл подхватил под мышку двоих или троих маленьких Роперов и с грузом потомства пошел в спальню. Затаскивая их наверх, он со смехом приговаривал:

— Сущее наказание!

Следом за ним отправились Джон и Анна Мор — они тащили за тонкие ручки своих детей. Цецилия и Маргарита наловили больше всех малышей и со строгими лицами и затаенной улыбкой в глазах подталкивали их к дверям. Комната почти опустела. Гольбейн смотрел, как Елизавета (вяло) и Мег (энергичнее) ловили последних беглецов. Конечно же, их поймала Мег. Держа обоих за шкирку, она притянула их к себе. Им уже не хотелось бороться: они понимали — бой проигран. Мальчишки свисали с нее как щенки — одинаковые стыдливо раскрасневшиеся щеки и опущенные глаза, одинаковые орлиные носы.

— Томми, — строго сказала Мег, сердито глядя на более высокого мальчика. Затем замолчала, изумилась и повернулась к младшему Томми. — Томми…

Она переводила взгляд с одного на другого.

— Я больше не буду, — ответил ее Томми, извиваясь от стыда.

Наступила мертвая тишина. Елизавета стояла у камина и неотрывно, с растущим ужасом смотрела на младшего Томми. Мальчики, похожие как близнецы, не понимали, почему вдруг стало так тихо, и виновато захныкали.

— Это не я, — плакал мальчик Мег.

Другой, умоляюще глядя на свою застывшую у камина мать, заныл:

— Это все Томми Ропер.

— Тише! — Мег поцелуем закрыла рот сыну.

Она еще раз всмотрелась в его двоюродного брата, будто вышедшего из сказки, затем обернулась к испуганному Гольбейну. В его глазах она прочла ответ на вопрос, мучивший ее весь вечер, с тех пор как она увидела картину; вопрос, в попытке решить который морщила лоб. Мег кивнула Гольбейну — холодно, решительно.

— Пожалуйста, отведите их.

Это была не просьба, а приказ. Выходя следом за семенящими малышами почти с таким же облегчением, как и дети, почувствовавшие атмосферу враждебности, он услышал ее голос — твердый, уверенный.

— Наши сыновья похожи как родные братья, — говорила Мег. — Мой муж — отец твоего ребенка, так?