Роковой портрет

— О! — Он смущенно не поднимал взгляда с ее рук, поскольку не осмеливался посмотреть в глаза. — Я работал. Вы же знаете, как это бывает. Думаю, просто устал.

Но при этом у него было такое чувство, будто он вообще никогда не сможет заснуть.

— Маргарита сказала, вы начали все сначала. — Мег не отводила от него взгляда. — Мне так хочется посмотреть.

«Может, взять сейчас и показать? — с надеждой подумал он. — Побыть с ней наедине?» Но почти сразу же отбросил заманчивую мысль. Она не пойдет. Ей нужно побыть с родными.

— Я сделал уже довольно много. И думал… завтра утром нужно отдохнуть. Сделать паузу. Теперь, когда вы приехали…

Или он слишком поторопился с приглашением? Она опустила глаза. Бросив испуганный взгляд на ее лицо, он увидел его совсем близко, но воспринял только слабый румянец, так красивший ее, и едва заметное движение подбородка. Он не мог поверить, но она кивала.

— Уилл сказал, в этом году огромный урожай яблок. — Она говорила спокойно, легко. — А Цецилия жалуется, что вы не выходили из комнаты с самого приезда. Вам, пожалуй, нужен свежий воздух. Мы могли бы собрать немного яблок. Вернемся к обеду. Возьмем у Маргариты корзины. Я сейчас попрошу ее.

Она улыбнулась, на секунду заглянув ему в глаза, и упорхнула к сестрам. Гольбейн лег спать, не чувствуя своего тела. Завтра он проведет с ней много часов, будет сидеть на яблоневой ветке и восхищаться сухими травинками у нее на юбке и золотым солнечным светом в волосах. Он заснул с улыбкой, уже слыша пьянящее жужжание ос и ощущая терпкий запах упавших яблок.

Я проснулась счастливая, как деревенская девчонка. Чистый утренний свет падал в окно, на улице кто-то насвистывал. Я выглянула в окно и увидела под шелковицей мастера Ганса. Рядом с ним стояли корзины. Наверное, он уже видел хлеб, сыр и бутылки с элем, которые я попросила у Маргариты. При желании мы сможем пробыть там целый день.

— Уже иду! — крикнула я, и радость вспыхнула на его поднятом кверху лице.

Я вприпрыжку побежала к нему по лестнице. С мастером Гансом все так просто, так ясно. Мне хотелось побыть наедине с другом, болтая обо всем, что только взбредет в голову.

По-августовски жаркий день, казалось, никогда не начнется. Ни ветерка, только сонное жужжание насекомых и птичье пение. Тени еще оставались длинными, Мег и мастер Ганс еще робели. Они шли по росистой траве и собирали сбитые ветром яблоки. Многие оказались подпорченными и червивыми, бока, которыми они лежали на земле, потемнели. Большими сильными руками Гольбейн начал пригибать ветви и стряхивать спелые плоды. Он чувствовал ее взгляд, кряхтел от усилий, а вокруг падали яблоки.

— Яблочный дождь! — воскликнула она совсем по-детски, игриво, такого он за ней не помнил; а когда на нее упало яблоко, возмущенно вскрикнула: — Ого!

Он, запыхавшись, остановился и засмеялся, радостно глядя, как она трет голову. Мег присела на корточки, сняла башмаки, подоткнула юбки и забралась на дерево. Он смотрел на ее голые ступни на нижней ветке и был счастлив. Теперь яблочный дождь посыпался на него, и ему пришлось прикрыть голову.

— Вот вам! — шутливо крикнула она, когда он побежал собирать упавшие плоды.

Он мог бы идти так целый день, но они наполнили корзины всего за час, солнце еще даже не добралось до зенита. Он с сомнением посмотрел на нее. Неужели она сейчас скажет, что нужно возвращаться? Но Мег улыбнулась.

— Может, поедим? — спросила она.

Сидя на пахучей траве, она нарезала сыр и подала ему пиво. Гольбейн, прихлебывая его большими глотками прямо из бутылки, принялся рассказывать ей о Базеле, где верх взяли протестанты.

— Они оказались фанатиками и бездельниками. — Принявшись за третий большой ломоть хлеба с сыром, он заметил — она смотрит на него из-под ресниц.

— С вами так легко, мастер Ганс. — Может, она над ним смеется, подумал Гольбейн, смутился и положил хлеб на траву. Может, он слишком жадно ест? — Не смущайтесь. — Она обняла колени руками. Из-под юбки торчали пальцы ног. — Я говорю серьезно. Вы даете людям счастье. Посмотрите на отца. Он просто… — Она опустила глаза и, подыскивая нужное слово, повозила ногами по траве. — Он так ободрился с вами, даже помолодел. Он совсем не такой, как с нами, понимаете? Мне кажется, вы родственные души.

Он вспыхнул, но сердце захлестнула волна робкой гордости.

— О, какое счастье… — пробормотал он. Она была такой красивой и счастливой. Вокруг пели птицы, а позади нее на ветру покачивался клевер. Забыв про лежавший на граве хлеб, он перебрался к ней поближе и тоже обхватил колени руками. — Мне очень нравится ваш мальчик. — Гольбейн пытался как можно осторожнее вызнать, каково ей замужем за Джоном Клементом. — Томми. Теперь вам все известно про счастье.