Роковой романтизм. Эпоха демонов

В течение всего XVIII века личность вела отчаянную борьбу за свою свободу. Но только в романтизме она обрела то, к чему так стремилась. Возможным это стало в результате процесса изменения мышления от Просвещения через сентиментализм к романтизму. Романтизм же утверждал индивидуализм человека, граничащий с эгоцентризмом. Поэтому «я» в романтизме, по словам Б. О. Кормана, воспринималось не просто как ценность первого порядка, а, по существу, единственно возможная ценность, другой же человек выступал либо как абсолютное подобие «я» (его эманация и двойник) — и в этом смысле не обладал самостоятельным значением, либо оказывался противоположностью «я» — воплощением прозаической бездуховности, филистерства, пошлости и серости.

Идея личностной свободы — одна из ключевых в романтической концепции мира и человека — проявила себя, в первую очередь, на уровне эстетического отношения романтиков к художественному творчеству, сформированному во многом под влиянием Фихте, опиравшегося на трансцендентализм Канта. По Канту, мир познается как априорно (от лат. a priori, то есть до опыта, это идет еще от Платона, который утверждал, что все наши знания — это лишь воспоминания о том, что когда-то наша душа была частью единой космической души), так и эмпирически, то есть благодаря непосредственному нашему чувственному опыту. Если материалисты отдавали предпочтение исключительно эмпирическому, чувственному познанию мира, то идеалист Кант говорит о внушенных до всякого чувственного опыта знаниях. Эта, на первый взгляд, простая мысль была по-настоящему революционной. Здесь и заключается метафизический, философский, переход от рационализма Просвещения к будущей философии романтизма. Деятели Просвещения, в основном, ориентировались на эмпирическое познание, на непосредственный опыт. Обратимся для примера к философии Гельвеция. Он придал сенсуализму Локка материалистически заостренную форму. Решительно отвергнув концепцию «врожденных идей» и полагая вслед за Локком, что люди от рождения подобны «чистой доске». Заметим, что учение Канта об априорных, существующих до всякого жизненного опыта, знаниях прямо противоречит этой основной установке философии Просвещения. Гельвеций утверждал, что чувственный опыт, «физическая чувствительность» являются единственным источником знаний и морали. «Ум», то есть интеллектуальные и нравственные качества, являются, согласно его мысли, полностью и всецело приобретенными. Гельвеций считал мир материальным, бесконечным во времени и пространстве, движущимся по законам механики Ньютона. Философ решительно отвергал бытие Бога и бессмертие души. Кант же создал учение о категорическом императиве. По Канту, человек является высшей ценностью. Однако как личность человек не способен быть мерилом добра и зла. Не существует и совершенного человека, который мог бы быть эталоном этих качеств. Следовательно, понятия о добре и зле перешли к человеку от бога, т. к. он единственно является их носителем. В нравственном сознании человека должна закрепиться идея о боге как об идеале и нравственном совершенстве.

Согласно определению человек является главной нравственной ценностью. Бог же для него является нравственным идеалом для самосовершенствования. Философ сформулировал свой закон так, чтобы он стал основой, на которой строятся человеческие взаимоотношения. Этот закон и называется категорическим императивом. А раз признается таким образом существование Бога (здесь уместно вспомнить сцену из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита», в которой на Патриарших прудах Воланд рассказывает своим московским знакомым о Канте и о его доказательствах существования божьего: «Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки!»), то и идея о врожденных, априорных, знаниях здесь вполне логична. Как пишет Кант в своей «Критике чистого разума»: «Иметь о чем-то верное априорное знание можно лишь в том случае, если приписываешь вещи только то, что необходимо следует из вложенного в нее самим субъектом понятия». В качестве примера философ вспоминает об открытии Коперника. «Здесь, — пишет Кант, — повторяется то же, что с первоначальной мыслью Коперника: когда оказалось, что гипотеза о вращении всех звезд вокруг наблюдателя недостаточно хорошо объясняет движение небесных тел, то он попытался установить, не достигнет ли он большего успеха, если предположить, что движется наблюдатель, а звезды находятся в состоянии покоя». Пример с Коперником здесь весьма показателен. Он заключает в себе скрытую полемику. Если Гельвеций апеллировал к Ньютону как абсолютному доказательству эмпирических знаний, то Кант обращается к не менее великому авторитету, чье открытие столь же величественно, как и закон всеобщего тяготения. Получалось, что Природу философ лишает статуса абсолютной объективности, в чем так были уверены просветители. Природа такая, какой мы ее объясняем для самих себя, а объяснения наши полностью зависят от априорных знаний, идущих, как и категорический императив, от Бога.