Роковой шаг

- Я все очень хорошо помню, - сказала она. - Я помню Ивонн, Софи, Армана.., это кучер. Была еще Жермен.., уж больно она нос задирала, важничала. Жермен считала, что ей там не место, что она должна быть госпожой в карете, а не служанкой в таком доме. Потом был Кло, он чистил ботинки и каминные решетки, когда ему приказывали. Славный мальчик, всегда улыбался. Потом там была Клодин, такая же, как Жермен, только менее кичливая. О, я их всех хорошо помню. Однажды, когда милорд и леди Хессенфилд уехали в Сен-Жермен, Жермен оделась в платье миледи. Мы очень смеялись. Она так хорошо представляла. Одно только плохо: ей не хотелось его снимать.., не хотелось снова идти работать.

- Я в то время была там?

- Ты могла быть с милордом и миледи или в детской.

- Я никого не помню, кроме тебя, Жанна.

- Мой Бог! Ты же была совсем младенцем. Я брала тебя с собой иногда.., в аптеку, например, купить что-нибудь для миледи, что-нибудь с нежным запахом.., или к перчаточникам за новыми перчатками. Небольшие поручения, вроде этих. Я помню, однажды утром мимо нас проехала карета - какой-то молодой любовник, преследующий карету своей любовницы, - и тебя забрызгало грязью. Мне пришлось пойти к чистильщику на углу улицы, чтобы он почистил тебя щеткой. Не могла же я привести тебя домой в таком виде, и надо было немедленно счистить грязь, иначе она въелась бы в твою одежду...

- Когда ты рассказываешь, Жанна, я все так ясно вижу.

- Очень многое лучше бы забыть. Мы через все это прошли, правда? Я часто думаю: что стало с Жермен? У нее был любовник, которым она гордилась. Он жил где-то на Левом берегу. Я помню, однажды она осталась с ним на ночь. Кло впустил ее рано утром. Монсеньор Бонтон ничего не узнал. Ты помнишь монсеньера Бонтона? Можно сказать, он руководил нами всеми. Он считался одним из лучших поваров в Париже. Говорили, что сам король хотел бы взять его к себе на кухню. Вероятно, это была пустая болтовня. Но мы все его боялись. Он имел над нами власть. Одно его слово - и нас могли уволить...

- Жанна, мне кажется диким, что существовала эта женщина, мать Эммы.

- Наверно, к тому времени он уже порвал с ней.

- Нет, вряд ли. У нее было его письмо, в котором он писал, что хотел бы, чтобы об Эмме позаботились. Очевидно, он виделся с ней.

- Кто знает этих мужчин? У самых лучших из них есть свои тайны, и часто эта тайна - женщина. Это ведь мужчины, моя маленькая! Не надо удивляться тому, что они делают.

Думаю, Жанна была права, но мне трудно было с этим смириться.

С приходом Нового года начали очень много говорить о Претенденте. Он должен был короноваться в Скоуне, и якобиты уговаривали своих женщин пожертвовать драгоценности, чтобы сделать для него корону.

Но это были только слухи. В распространяемых памфлетах Яков изображался подобным Богу - высокий, красивый, благородный, энергичный, готовый завоевать то, что по поводу принадлежало ему. Но в действительности все было по-другому. В нем не было обаяния; он не умел привлечь на свою сторону простого человека; он не умел вести беседу; более того, он был меланхоликом, более готовым принять поражение, чем вдохновить на победу.

Правда заключалась в том, что он не обладал качествами лидера. Граф Map, являвшийся истинным вдохновителем этого восстания, напрасно старался пробудить в нем способности, необходимые для успеха предприятия. Но это было безнадежно, и даже Map понял, что он втянут в гиблое дело. Единственными, кто был готов поддержать Якова, оставались шотландские горцы. Вскоре стало ясно, что разумнее всего было отступить, пока возможно, и ждать удобного случая, чтобы вновь подняться.

Верные королю Георгу войска были на марше, и Якову оставалось одно возвращаться во Францию.

В Монтрозе он и граф Map сели на судно и поплыли в Нормандию, прижимаясь к берегу, пока не дошли до Грейвлайнс где сошли на берег. Это было десятого февраля. Все было кончено.

- Слава Богу, - сказала Присцилла. - Будем надеяться, что они больше никогда не предпримут такую безрассудную экспедицию.

- Теперь все позади, - откликнулась Дамарис.

Увы, это было еще не все. Имелось много пленных, и вряд ли они могли рассчитывать на снисхождение. Надо было дать всем хороший урок.

Много пленных привезли в Лондон для вынесения приговора. Я места себе не находила от тревоги.

Вернулся домой дядя Карл. Он сказал, что немного побудет здесь, раз эта небольшая неприятность на севере кончилась.

- Твой приятель Френшоу среди пленников, - сообщил он мне. - Казни ему не избежать. У Хессенфилда тоже неприятности. Господи, Кларисса, ты ведь была в самом сердце заговора.

- Слава Богу, она уехала оттуда, - сказала Дама-рис.

Я очень хотела знать, что случилось с Диконом, а также тревожилась и о дяде Хессенфилде, которого успела полюбить.

Приехал Ланс. Он сказал, что хочет встретиться со мной.

Они долго разговаривали с дядей Карлом, и именно Лансу пришлось сообщить мне ужасную новость.

Он пригласил меня прогуляться с ним по саду. Для февраля погода была необычно теплая, в воздухе уже пахло весной.

Скоро я узнала, почему он приехал.