Роковые обстоятельства

Этот интерес бесконечно питает философские искания человеческого духа, в то время как тело стареет, дряхлеет и все более требовательно заставляется нас отрываться от познания и заниматься своими болезнями. Наконец наступает мгновение, когда мы отчетливо понимаем, что уже «сверзились» в роковую воронку и теперь все быстрее летим сквозь туннель… Что ждет нас в конце его — ласковый и теплый свет или все та же проклятая воронка цвета вечной безнадежности?»

Юлий никогда не отличался хорошим здоровьем, поэтому долго читать о старости и смерти ему было тяжело. Трактат так и не вызвал у него ни малейших признаков сонливости, зато навеял весьма скабрезные размышления, в центре которых, разумеется, была Маргарита.

Пожалуй, он напрасно ее прогнал, поскольку после любовных утех и вызванного этим утомления ему на редкость хорошо спалось. Гимназист прикрыл глаза, вспоминая сегодняшнее «кабаре» — задранные юбки, черные чулки с подвязками на соблазнительно-тяжеловесных бедрах, которые, как хорошо помнили его руки и губы, были такими шелковистыми, упругими, горячими… Неплохо бы сейчас снова оказаться между ними и в очередной раз испытать неимоверное блаженство, яростно содрогаясь в унисон со стонущей под тобой женщиной…

Однако от острейшего сиюминутного желания немедленно вскочить с постели и позвать гувернантку Юлия удержало другое воспоминание — о том презрении и отвращении, которые охватывали его всякий раз, стоило ему удовлетворить свои потребности и успокоиться. Презрение он испытывал к той женщине, которую минуту назад столь неистово желал, что готов был целовать ей ноги, а после не хотел даже смотреть ей в лицо, чтобы не видеть предательской сети мелких морщин в уголках глаз; а отвращение чувствовал к самому себе из-за той неуемной похоти, с которой никак не мог совладать.

Впрочем, через какое-то время желание возвращалось, а с ним и движение по замкнутому кругу: возбуждение — наслаждение — отвращение. Странно все-таки устроена мужская натура! Недаром же у французов есть поговорка: «На красивую женщину смотришь как на хорошо накрытый стол по-разному — до еды и после».

Подобные мысли несколько охладили приступ сладострастия, и Юлий благоразумно решил сегодня обойтись без гувернантки — не стоило давать ей лишний раз почувствовать свою власть над ним. Этой ночью он ограничится снотворным…

Встав с постели, гимназист достал склянку с морфием и начал аккуратно сыпать порошок в стакан. В какой-то момент его отвлек шорох за дверью, рука дрогнула, и он насыпал больше положенного. Юлий попытался вернуть излишек обратно в склянку, но у нее было слишком узкое горлышко, и он лишь просыпал порошок на ковер. «А, ладно, так быстрее засну». Гимназист налил воды из графина, тщательно размешал содержимое и залпом выпил. Затем поставил стакан на столик, задул лампу, лег в постель и свернулся клубком, с наслаждением ощущая быстро подступавшую дремоту. Через минуту он уже крепко спал.

А шорох за дверью был вызван повторным появлением Маргариты — ей тоже не спалось. Пару минут она прислушивалась, стоя в коридоре, а затем осторожно приоткрыла дверь и обнаружила в комнате полнейшую темноту, прерываемую лишь ровным дыханием спящего Юлия…

Глава 18 «НА ДЕРЖАВУ ОБИДНО!»

Серым апрельским утром на Семеновский плац, оцепленный со всех сторон войсками, под барабанный бой медленно вкатили две открытые колесницы, каждая из которых была запряжена парой гнедых. На первой из них находились двое мужчин, на второй — еще двое и одна женщина. Самому старшему из осужденных было лет тридцать, самому младшему — лет на десять меньше. Все пятеро были одеты в серые арестантские шинели, и у каждого на груди болталась зловещая черная доска с яркой белой надписью — «цареубийца».

Плац располагался между Фонтанкой и Обводным каналом и обычно использовался для муштровки войск, наказаний шпицрутенами и публичных казней. В центре его высилась свежеобструганная виселица с шестью железными кольцами, в пяти из которых болтались веревки. Осужденных сняли с колесниц, выстроили в шеренгу и зачитали приговор.

Затем им дали время попрощаться. Трое мужчин по очереди обняли четвертого — самого молодого — испуганного и дрожащего, но женщина к нему даже не подошла. Так Софья Перовская — та самая девушка в черном пальто, что ровно месяц назад наблюдала за действиями руководимых ею бомбистов с другой стороны Екатерининского канала, выказала свое презрение Николаю Рысакову, чья бомба лишь повредила карету. Будучи схвачен на месте, он в приступе залихватского возбуждения нагрубил царю, зато потом, тщетно пытаясь спасти свою жизнь, стал активно сотрудничать со следствием и выдал всех участников «Народной воли», кого только знал.