Роксана. Детство

— Ведунья — это ведьма, что ли? — закрыла я книгу и отодвинула на край стола. Тут разговор куда информативнее незнакомого алфавита.

— Тьфу на тебя! Даже не поминай эту погань в дому своём. Привяжется, и я не помогу, — замахал на меня грязными ладошками домовой.

— Так в чём разница-то? Обе же ведают, то есть знают, — я решила до конца прояснить этот вопрос.

— Ведать-то ведают, да по-разному. От разных учителей у них знания, и силу из разных источников для дел своих черпают, — наставительно пояснил дядька, встряхивая одной рукой, словно маракасом, а второй почёсываясь то в одном, то в другом месте.

— Слушай, а не хочешь помыться? — спросила я домового и поморщилась. — Уж больно ты грязный.

— Какой дом — такой и домовой, — огрызнулся тот.

Я возмутилась. После того, что было тут в первый день, как я очнулась, сейчас в нашей избе идеальный порядок. Бедно, конечно, и тесно, но чисто. Но ссориться с нечистью не стоит — начнёт ещё вредничать, не угомонишь потом — и я не стала озвучивать свои мысли.

— На очаге вода горячая. Правда, шайки никакой, даже самой завалящей, нет…

— Шайку-то я найду, да мне после мытья переодеться не во что. Не эти же лохмотья опять надевать, — загрустил дядька.

Хоть и назвала я его «с локоток», но был он ненамного ниже меня. И я бы даже не пожалела отдать ему что-то из своих вещей, но он же мальчик… Это я ему и сказала. На что мужичок запустил пальцы в бороду и, почесав щеку, сказал:

— Глянуть надо. Может, что и сгодится.

Узел с вещами, которые были мне маловаты, бабушка связала в отдельный тючок и положила в сундук. Я отлично помнила, где этот свёрток лежит, но крышку и Глафира-то с трудом поднимала, а мне даже пытаться не стоит.

— Тебя как зовут? — спросила домового прежде, чем объяснить ситуацию с тяжеловесной крышкой.

— Аким, — солидно представился мужичок.

Руку к груди приложил, голову склонил, ножкой шаркнул. Ну прям как на светском рауте со мной встретился, а не из-за печки вылез.

— Так вот, Аким, одежду, что могу тебе подарить, так же трудно достать, как смерть Кощееву, — у домового от моих слов глаза на лоб полезли и рот приоткрылся. Пришлось объяснять: — Всё аккуратно сложено и завязано в узел, узел в сундуке, а у сундука крышка.

Поняв моё замысловатое объяснение, домовой только рукой — какие же они у него грязные! — махнул. Что-то буркнул, дунул, плюнул, и крышка отворилась. Даже моя постель, лежащая на ней, не пошевелилась. Лежала как приклеенная.

— С какой стороны узел? — не отводя взгляда от сундука, выдохнул Аким.

Похоже, что лёгкость исполнения была видимой и держать магию ему трудно. Я подбежала к монструозному ящику и шлёпнула ладошкой по месту предполагаемого нахождения свёртка. Домовой крякнул, напрягаясь ещё больше, и над вещами, уложенными в сундуке, приподнялся искомый узел.

— Этот?

— Да, — радуясь невесть чему, подпрыгнула и подцепила за уголок упаковочной ткани.

Свёрток, благо что не очень большой и не так уж высоко был, свалился мне прямо на голову. Следом с громким стуком рухнула удерживаемая крышка.

— Уф… — облегчённо выдохнул домовой. — Рановато колдовать решил. Не отошёл ещё ото сна. Давай, смотреть будем, что там у тебя есть.

Водружая свёрток с одеждой на стол и теребя туго затянутый узел, я ещё и вопросы задавать успевала:

— Ты почему долго спал?

— Так зима начиналась, а изба без хозяев. Не можно жить так. Грязища кругом, разруха, и служить некому.

— Так хорошо же, — не поняла я причины для спячки. — Навёл порядок — и живи свободным.

— Маленькая ты ещё и поэтому глупая. Плохо одному жить. Обязательно кто-то, о ком заботиться требуется, должен быть. Иначе душа черствеет и дичает.

Хм… и не маленькая я вовсе, но как может душа одичать, не поняла.

— Сапожки хороши. И цвет нравится. Я возьму?

Аким с восхищением смотрел на красные сапожки. К слову, кроме цвета, ничего в них девичьего не было. Унисекс. Получив подтверждение того, что он может выбрать всё, что пожелает, домовой ухватился за синее бархатное платьице. Расстелил его на столе, разгладил ладошками — хоть бы руки помыл! — посмотрел задумчиво, а потом что-то прошептал, хлопнул, и вот уже на столе лежат премиленькие штанишки и жилетка. Модельер, однако! Таким же образом гардероб домового пополнился комплектом, перекроенным из платья в полоску.

Из панталончиков, украшенных кружевом, Аким наколдовал себе портки исподние.

— И нечего хихикать, — проворчал он. Смеялась я оттого, что по нижнему краю штанин мережка осталась. — Не одной тебе красоту такую носить.

Я пожала плечами — твой выбор.

Рубашками стали два летних платья: голубое, вышитое синими цветочками, и белое в красный горох. Чулки и переделывать не стал, решив, что подвернёт до длины носок.

— Красота! — рассматривал результат своей работы домовой. — Теперь и мыться можно.