Роксана. Девочка у моря

Заметив повышенное внимание хозяина, девушка смутилась и немного испугалась. Не была она готова к такому. На неё с интересом посматривали чиновники департамента, вхожие в дом, и молодые люди из числа знакомых семьи. Но сам хозяин — человек из другого слоя и не мог стать ей парой. При этом юная гувернантка отмечала, что мужчина галантен, сдержан и тактичен: не берет её нагло на абордаж, не пользуется своим положением, а проявляет уважение и даёт право выбора.

Конечно же, она сдалась. Опыт всегда побеждает наивность. И снова судьба была благосклонна к ней — неизбежная при её неопытности беременность наступила почти через год их связи. И стала для бедняжки шоком.

Правда, не только для неё. Любовник тоже был не рад этакому пассажу.

— Ты же взрослая девушка. Одарённая, — пенял он ей. — Должна была позаботиться о собственной безопасности.

Но здесь в образовании гувернантки зиял пробел. Учителя такому не учат, а матушка покинула мир, когда дочь было ещё слишком молода для подобных разговоров. Сам же мужчина тоже не побеспокоился — и вот логичный результат.

К чести хозяина, он не погнал несчастную из дома. Отселил в дальний флигель, где через восемь месяцев бывшая гувернантка родила девочку, как две капли воды похожую на отца. Такие же упрямые, чётко очерченные чёрные брови, тонкий носик с едва заметной горбинкой и мизинец, по длине равнявшийся безымянному пальцу.

— Наша фамильная черта, — умилился новоиспечённый отец и поцеловал дочь в лобик, тем самым признавая ребёнка.

Прошло ещё три года. Мать с дочерью ни в чём не нуждались Да и не просили они ничего — даже узаконить отношения, чтобы дитё не носило позорное клеймо бастарда. Молодая женщина верила, что любимый сам решит вопрос наилучшим образом.

Решил… Правда, чуть ли не в последние часы жизни. Заболел хозяин как-то внезапно, и неведомая хворь оказалась быстротечной. Когда же рид, пришедший исповедовать его перед смертью, задал традиционный вопрос: «Все ли долги ты отдал? Всё ли задуманное исполнил?», умирающий вскинулся и лихорадочно зашептал:

— Дочь! Дочь признать хочу перед смертью.

Привели девочку, и жрец перед ликом Триединого подтвердил введение малышки в род и признание отцовства.

Через неделю после похорон, на которые их никто не позвал, пришла та самая воспитанница, похожая на ангела. И тем самым нежным голоском, коим разговаривала со всеми, приказала убираться вон.

— Телега уже ждёт. Потому поторопитесь. Я в своём доме безродных побродяжек терпеть не буду. Это папенька был без меры добр ко всем. А мне, сироте, такое не по карману.

Сборы были недолги… И «сиротка» нетерпеливо ножкой притопывала, и собирать особо нечего было. Немного белья, немного одежды и обуви. Увязала всё в скатерть, поклонилась дому, в котором, несмотря ни на что, была счастлива, подсадила дочь в телегу, сама рядом уселась и сказала кучеру адрес родительского дома.

Только и там их не ждали. Тётка, вернее муж её, по доверенности всё оформил на себя. Бедная женщина и сама жила на положении бесправной рабыни, кусая локти из-за бездумного своего поступка и излишней доверчивости, но её раскаяние уже ничего не могло исправить.

— Княгиня увидела нас на лавке у храма. Я не знала, куда идти, и попросила возницу о последней милости — подвезти нас с дочерью к риду. Хотела попросить у служителя Триединого совета, как жить дальше. Но жрец был занят — беседовал с недавно овдовевшей княгиней. Я на последние мышки купила голодной Лизоньке булку и думала о том, что напрасно полагала себя умной. Дурой оказалась распоследней. «Ты что же ребёнка всухомятку кормишь? — попеняла мне женщина, вышедшая из храма. — Животик у малышки заболит». На что я только невежливо хмыкнула: «Скорее всего, он завтра у неё болеть будет от голода, а не от сухой булки». И хотела было уже идти, но женщина удержала меня и участливо спросила: «Что с тобой, голубушка, приключилось?». И то ли оттого, что было сочувствие искренним, то ли мне выговориться хотелось, но я рассказала о случившемся. Не ждала помощи или покровительства, просто готова была к такой исповеди. Вот только выложила всё не риду, а Глафире Александровне. «Нет у меня права судить кого-либо, и тебе милостыня не нужна. Но у меня большое поместье, усадьба, и рабочие руки всегда нужны. Хочешь, поехали со мной. Одно могу обещать: девочку твою в моём доме никто не обидит».