Роксана. Девочка у моря

По дороге княгиня выспросила, что делать умею, какие науки прошла. Обрадовалась моему умению вести счётные книги. Взяла помощницей экономки — та слаба глазами стала и вести записи ей было сложно. А через три года, отправив старушку на покой, поставила меня на её место. Лизоньку мою не только не обижали, но и учили на равных с княжичем. Единственно о чём Глафира Александровна меня попросила, так это скрыть, что Лиза моя дочь. «Пойми, Дара, одно дело девочке устроиться в жизни, будучи моей воспитанницей, и другое — незаконнорождённой, хоть и признанной». Я согласилась, конечно, никто же меня не разлучал с дочерью. А её будущее должно быть лучше моего. Себе я даже имя сменила. Была Дара Матвеевна — стала Дора Марковна.

Княгиня Лизоньку любила. Как время подошло, отправила её в Институт святой Роксаны, а это немалые деньги, надо сказать.

Как у княжича с доченькой моей закружилось, я так и не поняла. Знала, что не пара он ей, о чём Лизоньке часто говорила. Да и она соглашалась, что у Петра Андреевича характер не сахар, что дерево рубить следует по себе. Но видно, от судьбы не уйдёшь.

К чести Глафиры Александровны, надо сказать, отношение к воспитаннице у неё не изменилось: «Что поделаешь, если Пётр такой выбор сделал. Пусть будут счастливы». Были, наверное. Князь в лабораториях своих пропадал да в поездках, Лизонька садом и парком занималась, рукоделием со свекровью опять же. Потом ты родилась.

Дора Марковна вытащила из кармана платок, вытерла слёзы, высморкалась и продолжила рассказ.

— Как же я была счастлива твоему рождению, птичка моя! Готова была оставить должность свою и пойти в няньки к тебе, но Глафира Александровна такого не допустила. Отругала ещё за придумку мою. Ой, как же я ревновала тебя к княгине! Всё мне казалось, что она с тобой больше времени проводит, чем мне позволяет. Может, оно так и было, но глупость же это — ребёнка делить.

Когда Лизонька забеременела второй раз, я подумала, что вот и будет каждой бабушке по внуку. Но Триединый рассудил иначе, забрав и дочь, и неродившегося ребёнка.

Это горе сблизило нас Глафирой Александровной ещё больше. Пётр Андреевич, напротив, отстранился, замкнулся. С тобой почти не общался.

А потом арест. И ваша ссылка. Как я просила отпустить меня с вами, но нет. Запретили, людей поставили присматривать за мной, чтобы не сбежала. В один день думала, руки на себя наложу. Проснулась и показалось мне, что умерла ты. Упала в беспамятстве, насилу в чувство привели.

Говорят, что время лечит. Вряд ли… просто болит не так сильно. А тут ещё Натан — главный конюх новых хозяев — соколом виться стал вокруг. Вот и немолода вроде уже, а всё же…

Дора махнула рукой, словно отгоняя невысказанные мысли, и пристально посмотрела на меня. Должно быть, ждала ответа и беспокоилась, приму ли я её.

А я и не знала, что сказать и что сделать. Разыграть индийскую мелодраму и броситься со слезами в объятия? Или равнодушно пожать плечами, типа, я услышала, но меня это не касается?

Вот не готова я сейчас давать ответ.

Сморщила нос, быстро-быстро заморгала, всхлипывая, развернулась, изображая растрёпанные чувства, и убежала, оставив растерявшуюся Дору одну посреди парка.

Надеюсь, она не заблудится и дорогу к вилле найдёт.

Глава 19

Бульк! Очередной голыш плюхнулся в воду. Объектом для обстрела и слива эмоций я выбрала обломок ветки, занесённой течением в бухту. Из десяти бросков в цель попадало от силы четыре.

— Ты неправильно прицеливаешься. Смотри, как надо, — раздалось за спиной.

О том, что ко мне идёт кто-то знакомый, Дружок просигнализировал заранее, потому я не вздрогнула от неожиданного совета.

Камень, запущенный в полёт точной рукой названного деда, поразил цель, и ветка перевернулась в воде. Я кивнула: «Отличный результат».

— Чего куксишься? — Николай Иванович тщательно отряхнул руки от прилипших сухих водорослей. — Повод есть или просто настроение плохое?

— Есть повод для плохого настроения.

— Бывает. Пойдём пить чай. От чудных варений вашей Надии настроение улучшается мгновенно, — протянул мне руку Николай Иванович.

Но я не только упрямо качнула головой, а ещё и руки за спину спрятала:

— Не пойду. Там Дора…

— Она тебя обидела? Ты за что-то её не любишь? Она неприятный человек?

На каждый вопрос ответ один: «Нет, нет, нет».

— Пойдём от воды, здесь ветер свежий. А я уже не столь молод, чтобы не думать о здоровье, — предложил мне граф и подставил локоть. — Если ты не очень устала, то можем пройтись по парку. Хочешь, расскажи, что тебя тревожит, или помолчим. А то можем поиграть с Дружком, кидая ему палку.

— Дружок не очень любит играть. Он мальчик взрослый. Не знаю, сколько ему лет, но когда мы встретились, он уже матёрым псом был. Пять лет живёт с нами. Прасковья, хоть и ворчит, что не скотский лекарь, но регулярно его осматривает и что-то поправляет в организме. Но всё равно… Такая жалость, что собаки живут намного меньше людей.

Тёплая сухая рука графа легла поверх моей ладони, словно желая отвлечь от печальных мыслей.

— Тебя сегодня грустинка посетила?

А я остановилась и, не глядя на спутника, спросила: