Роксолана

Снилась Настусе Святая Гора Афонская в лунную ночь, вся в блеске звезд, окруженная прибоем Эллинского моря. И снился ей образ Матушки Божьей Вратарницы с Иверской иконы. Снилось, как оживает Матушка Господня Вратарница. И как сходит с ворот тихими стопами и идет по-над водами вдоль Геллеспонта и к Мраморному морю. И приходит к месту, где Настуся умывалась на мраморных ступенях в то памятное утро. А потом идет Матерь Божья просторным садом падишаха, мимо платанов и мимо пиний, и входит в покои будущей султанши. И склоняется над ее ложем, будто родная мать. А в глазах ее – печаль и ласка. Глядит на ложе будущей султанши и тихонько говорит:

– А кто же тебе дружкой будет, Настуся? Ты же бедная девушка из далекой страны, без дома и рода меж людьми чужими, одна-одинешенька, как былинка в поле…

Заплакала Настуся во сне и отвечает:

– Матушка Господня Вратарница! Я ведь даже не знаю, бывают ли у турок дружки…

А Божья Матерь еще ниже склонилась и ласково спросила Настусю:

– А знаешь ли ты, дитя, что сейчас сделала?

– Матушка Господня, кажется мне, что знаю. До сих пор меня насильно волокли, а теперь я сама хочу иметь великую силу, чтобы добро творить рядом с возлюбленным. Скажи мне, Матушка, будет ли муж мой добр ко мне, будет ли любить меня?

– Добр будет твой муж, Настуся, дитя мое, – сказала Матерь Божья Вратарница. – И в любви его ты закроешь глаза свои. И все трое женихов, что были у тебя, дитя мое, были добры к тебе. Будь же и ты добра – на том пути высоком, на земном поприще, полном слез и роз…

И едва напомнила Матерь Божья Настусе материнский обет – рыдания сотрясли все ее тело, и она проснулась.

За окном светало.

Занимался день свадьбы.

Лучи Господни целовали переплеты окон. И где-то далеко, на улицах Стамбула, уже гремели военные оркестры, созывая полки Сулеймана на торжество.

* * *

А в сердце Настуси уже играла такая музыка, что она забыла все на свете… Забыла и мать родную в далеком краю. В ее сердце звучала вечная песнь любви – той, что сильнее смерти. О, это уже была не нежная и полудетская любовь к Степану, нет. То была любовь женщины, которая обрушивается на человека так же, как туча окутывает горный пик, озаряя его молниями и гремя громами. Любовь, любовь, любовь! Временами она вскипает в душе, как лава в недрах горы, на склонах которой еще все спокойно, и зеленеют полонины, и синеют, как очи, тихие озера…

* * *

На просторной площади ипподрома уже стояли шатры, переливаясь на солнце ослепительными красками, и величественный трон для султана. Начинались свадебные торжества.

Невиданные блеск и пышность Востока так ослепили Настусю, что первые восемь свадебных дней смешались в ее сознании в бесконечный хоровод бешеных плясок, пестрых шествий, рева толпы и оглушительной музыки. Ей казалось, что вокруг нее пляшут все покои гарема, ворота селямлыка, все конные полки султана, все шатры на площадях и даже волны Золотого Рога и Эллинского моря. Позже ей никогда не удавалось припомнить того, что она видела и слышала в течение девяти дней своей свадьбы с десятым и величайшим султаном Османов.

В султанских дворцах и на площадях столицы угощались сигильдары, сипахи, улуфеджи, хуребы, джобеджи, топджи, визири, беки и бегларбеки. А на девятый день вечером, накануне дня, когда, по обычаю, невесту передают в руки будущего мужа, вступил султан на площадь ипподрома и под веселый грохот музыки воссел на престол и принял поздравления высших чиновников и наместников. На пиру тем же вечером пил султан сладкий шербет из чаши, вырезанной из цельной бирюзы. По правую руку от него сидел старый и заслуженный муфтий Али Джемали, а по левую – Шемс-эфенди, недавно назначенный наставником принцев. На пир были приглашены профессора всех медресе и академий, и даже здесь они продолжали спорить о высоких материях. На пышно убранных столах стояли финики из Багдада, гранаты из Шербана, рис из Басры и яблоки из Ахлата, каждое весом больше ста дирхемов[113]!

На следующий день первый дружка Ахмед-паша возглавил невиданное по пышности «шествие свадебных пальм». Одна из этих пальм состояла из сорока шести тысяч мелких деталей, а другая – из шестидесяти тысяч. Под пальмами располагались чудной красоты деревья, цветы и звери.

Для простого народа были устроены различные зрелища, забавы и состязания борцов, для ученых, поэтов и писателей – турниры с диспутами. На них поэты предлагали высоким судьям для оценки сложенные ими свадебные стихи, а победители получали награды золотом.

Настуся впервые познакомилась с сестрами своего мужа: одна из них была замужем за Лютфи-пашой, другая – за Фархадом-пашой. А позже и с семерыми дядьями Сулеймана, среди которых ей пришлись по душе двое – Шахин-Шах и Абдулла-Хан, старший и младший из всех.